Глава I. Эволюция аграрных отношений ранневизантийского города

Изучение развития аграрных отношений рабовладельческого города невозможно без выявления эволюции форм земельной собственности и землевладения, форм хозяйственной жизни его сельской округи. При всех основных чертах общности в развитии аграрных отношений, в восточных провинциях существовали и известные различия, обусловленные как их географическим положением, так и особенностями их исторического развития. Свою специфику имела и аграрная округа Антиохии. Поэтому, только учтя эти специфические особенности, можно выявить общие черты развития аграрных отношений ранневизантийского города.

Сельская округа, официально входившая в состав территории Антиохии, занимала значительную часть Северной Сирии.1 Аграрная же область, связанная постоянными экономическими связями с этим городом, по-видимому, превышала размеры ее административной территории. Эта "экономическая" округа Антиохии простиралась километров на 20 на запад до Селевкии — порта Антиохии, расположенного в устье Оронта и побережья Средиземного моря. На севере она доходила до южных отрогов Тавра, удаляясь на 50—60 км от Антиохии, частично захватывая территорию города Кирр, на которой были расположены владения многих антиохийских граждан (MPG, 82, 1413). На северо-восток она простиралась на 50—70 км, включая в себя горный массив Белус и захватывая степные районы Халкидики.2 На юге она ограничивалась северными отрогами хребта Джебель-Ансария, подступавшими к самой Антиохии и левому берегу Оронта, и, по-видимому, лишь на юго-востоке, вверх по его течению, она распространялась довольно далеко на юг, смыкаясь с территорией Апамеи. В целом "экономическая округа" Антиохии охватывала несколько сот квадратных километров. Эта в основном горная область с рядом плодородных долин была одним из наиболее богатых и густонаселенных районов империи.

Центром ее являлась большая долина нижнего течения Оронта (Аси, Нахр-аль-Асы), которая сужается на юго-запад от Антиохии, вниз по течению Оронта, сливаясь с узкой долиной Сювейдийе, подступающей к Средиземному морю. В то же время она значительно расширяется на северо-восток от Антиохии, постепенно переходя в огромную, слегка всхолмленную степную равнину Амик, простирающуюся на несколько десятков километров до южных отрогов Тавра, с севера ограничивающих эту огромную горную впадину; находящуюся на высоте от 150 до 300 м (в центре равнины Амик) над уровнем моря. На северо-западе равнину отделяет от берега Средиземного моря узкая горная цепь Нур-Даглары (Гявур-даг, Аманус в древности) высотой до 1600— 1800 м. В нижнем течении Оронта, около Селевкии (Сювейдийе, Суайде), расположенной на крутых меловых склонах Нур-Даглары, его южные отроги почти смыкаются с северной частью хребта Джебель-эль Акра, тянущегося вдоль всего левого южного берега Оронта. Лишь небольшая впадина вдоль русла Оронта, в нижнем его течении, как бы прорывает эти горные цепи, замыкающие долину Оронта с запада и юга. На северо-востоке долину Амик отделяют от прилежащих к Ефрату районов юго-восточные отроги Тавра. Южнее города Кирр они смыкаются с большим, вытянутым с севера на юг, горным массивом Белус, выходящим на юге к берегам Оронта.

В долине Антиохии, как нередко называли всю равнинную территорию по нижнему течению Оронта, включая равнину Амик, преобладают плодородные аллювиальные и делювиальные почвы. Как писал Либаний, "ровная почва, напоминающая морскую поверхность, глубока, жирна и мягка, легко уступает плугам... одинаково пригодна для посева, годится и для садоводства и хорошо приспособлена для урожая от того и другого" (IX, 19). Эта область теплого субтропического средиземноморского климата с более или менее ровным суточным и сезонным изменением температур.3 Наиболее холодные месяцы — декабрь, январь февраль. С марта наступает весна. Лето в долине Антиохии засушливое, но не слишком жаркое, благодаря близости моря и ветрам, дующим с гор. С октября по февраль наступает период облачной погоды, сопровождающейся выпадением осадков. Среднее их количество весьма невелико, причем оно быстро сокращается по мере удаления от берега моря, и мягкий влажный климат побережья быстро сменяется сухим. Уже в 50 км от берега моря количество осадков сокращается вдвое, с 1000 до 500 мм в год. Даже при 1000 мм осадков в год земледелие в этом районе невозможно без орошения. Хотя некоторая влажность атмосферы в долине Антиохии частично и компенсирует недостаток дождей, так как снижает испаряемость и вызывает обильные ночные росы,4 это отнюдь не исключает обязательного орошения, а лишь позволяет производить полив реже и несколько сокращает расход воды, получаемый из источников орошения.

Поэтому не столько качество самой почвы, сколько водные условия определяют развитие земледелия в этом районе. Достаток воды, при наличии пригодных почв, позволяет вести развитое поликультурное хозяйство. Там, где при обилии воды в отдельные сезоны можно иметь хотя бы сравнительно небольшое ее количество постоянно, в течение всего года, возможно ведение смешанного садово-огородно-зернового хозяйства. Территория, засаженная фруктовыми деревьями, осенью (октябрь — декабрь) вспахивается и засевается зерновыми (пшеница, ячмень), урожай которых собирается в мае — июне, а затем производится посадка огородных культур.5 Подобного рода хозяйства с различными вариациями (вместо последовательной смены посева зерновых овощами три посева овощей в год) существовали, по описаниям Либания, и в IV в. (XI, 23), в районах с максимально благоприятными водными условиями на левом берегу Оронта, где многочисленные горные ручьи и источники давали такое количество воды, которого хватало не только на орошение, но и на водоснабжение Антиохии.6 По-видимому, хозяйства такого типа существовали и вдоль более низменного правого берега Оронта, который обеспечивал водоснабжение прилегающей к нему части равнины. Оронт — это крупнейшая река Сирии, горная, но не бурная, несущая большое количество воды, сохраняет устойчивый расход ее даже в самые жаркие летние месяцы.7 Поэтому Оронт служил и служит надежным источником для постоянного орошения прилегающего к нему правобережья. Вероятно, и в древности оно орошалось с помощью норий, многочисленные остатки которых до недавнего времени сохранялись у правого берега Оронта, против современной Антакьи. Эти сложные водоподъемные сооружения давали значительное количество воды, расходившейся затем по каналам. По подсчетам Н. Мусли, производительность их достигала 50 л/сек., т. е. по существу была равна дебиту большого источника.8 Каждая нория могла орошать в среднем до 25 га земли. Все это позволяло превратить непосредственно прилежащую к Антиохии и Оронту территорию в район преимущественно садово-огородного направления.

Несколько иные водные условия существовали на обширной равнине к северо-востоку от Антиохии.9 Постоянным источником воды здесь были колодцы. Однако их воды было недостаточно для ведения интенсивного поликультурного хозяйства. Другим источником являлись небольшие речки и ручьи, несущие обильные воды осенью, в период дождей, и совершенно пересыхающие в летние месяцы.10 Такие водные условия были благоприятны для выращивания в первую очередь зерновых культур — пшеницы и ячменя. Поэтому большая часть равнины была областью развитого зернового хозяйства. Либаний говорит, что именно здесь находились, "пространно разбросавшись (κεχυμέναι δαψιλώς), пашни богачей (των ευδαιμόνων αρουραι)". Имея в виду эту равнину, он сравнивает антиохийскую округу с Сицилией, славившейся своими зерновыми культурами, особенно пшеницей (XI, 21). В то же время на этой территории, там, где постоянные источники воды позволяли использовать несколько большее ее количество на полив, посевы зимних зерновых культур сочетались с летними посадками овощей, которые не требовали большого расхода воды, например с бобовыми. Но это был район весьма ограниченного распространения огородных культур. Арман весьма убедительно показал, что поместье Либания, описанное им в известной речи "О патронатах", было расположено именно в этом районе.11

Районом с господством садово-огородных культур был расположенный на склоне гор левый берег Оронта — ближайшие пригороды Антиохии, местность вдоль дороги на Дафну и само плато Дафны. Этот район, обильно орошаемый многочисленными горными ручьями, был районом наиболее плодородных и доходных земельных участков, где и сейчас земля стоит раз в двадцать дороже, чем на равнине.12 В IV в. здесь, по словам современника, "взорам открывается разнообразие садов (κηποι)".13

Посевы зерновых на всей территории равнины сочетались с садоводством.14 Такое сочетание требовало очень умеренного полива земли в наиболее жаркие летние месяцы, наступавшие после сбора зерновых, — в среднем до одного раза в неделю, в зависимости от вида фруктовых деревьев. Подобный же характер имело земледелие не только на равнине, но и на склонах примыкающих к ней невысоких гор. Они, как писал Либаний, "своей плодоносной почвой состязаются с равниной, находящейся у их подошвы" (XI, 22; XXXIX, 8—9). Здесь "также можно видеть плодовые деревья и под деревьями цветущие посевы" (Liban, XI, 23). Там же, где недостаток воды был более острым, посевы пшеницы сочетались не с посадками фруктовых деревьев, а с посадками винограда или оливковых деревьев, требовавших очень ограниченного полива.15

Однако равнина Антиохии не была районом широко развитого оливководства. Даже в тех случаях, когда воды было недостаточно для посевов зерновых, их все же сеяли в надежде на дожди. Поэтому в ряде районов антиохийской округи урожай во многом зависел от последних весенних ливней. Если их не было, то засуха губила урожай на этих землях и он сохранялся лишь там, где его можно было спасти поливом. Поэтому в незасушливые годы, как писал Либаний, "благоденствует" вся антиохийская округа, которая производила значительно большее количество зернового хлеба, чем это было необходимо для удовлетворения потребностей всего района, а в засуху "голод не так страшен", так как "благоденствует одна из двух" занятых зерновыми культурами территорий (XI, 24). Благодаря этому Антиохия и ее округа никогда не испытывала ужасов крайнего голода.

На более высоких склонах гор, где почва была неудобна для посевов зерновых и огородных культур, преобладали монокультуры винограда и оливок. "Часть земли изобилует пшеницей, другая виноградниками", — писал Либаний (XI, 23). На склонах прилегающей к Антиохии горы Сильфий и дальше на запад, вдоль дороги на Дафну, была расположена "масса виноградников" (πληθος αμπελουργόν) (Liban., XI, 234). По-видимому, на склонах гор находились и оливковые плантации. По словам Либания, этим "растением Афины" "кудрявится земля" (XI, 20).

Однако основной район производства оливок в IV в. был расположен на северо-восток от антиохийской долины, в горном массиве Белус. Водные условия и характер почвы здесь не допускали на большей части массива не только ведения поликультурного хозяйства, но и не всякую монокультуру. Лишь в отдельных районах массива, в частности в горной долине Дана, прорезывающей узкой полосой массив с севера на юг, были возможны посевы пшеницы, хотя воды для нее не хватало. На большей же части массива, благодаря легко пропускающим влагу известковым структурам, воды на поверхности не было.16 Дождевая вода моментально впитывалась в почву. Рытье глубоких колодцев было столь трудным делом, что они сооружались главным образом для получения питьевой воды. Поэтому для полива насаждений устраивались цистерны, в которые в период ливней собиралась дождевая вода.17 Естественно, что при крайне ограниченном количестве воды на массиве могла выращиваться только требовавшая наименьшего ее количества монокультура, отчасти виноград, а главным образом оливки.

В целом же, благодаря большому количеству плодородных почв, а также сравнительно с другими, особенно восточными районами Сирии, достатку воды 18 антиохийская округа была одной из наиболее богатых аграрных областей Востока империи. Урожайность основных сельскохозяйственных культур в Сирии была настолько высока, что правительство в IV в. установило для нее самые небольшие в империи по площади размеры податной единицы — iugum — от 20—60 акров пахотной земли, в зависимости от условий, или 5 акров виноградника, или 225 оливковых деревьев.19

Совершенно непригодными для земледелия в антиохийской округе были горные склоны Нур-Даглары и Джебель-эль-Акра, покрытые кустарниковыми и древесными вечнозелеными растениями — кустарниковым дубом, миртом, лавром, зарослями диких оливок и винограда, олеандровыми, фисташковыми и жасминными деревьями.20 Выше их сменяли колючий дерн, можжевельник, эфиромасличные — лаванда, тимпан. Затем начиналась полоса дремучих лесов из дуба, бука, граба, клена, вяза, чинара, зарослей грецкого ореха, каштана и др. Некоторые горные массивы были покрыты хвойными лесами. Сильно поредевшие к настоящему времени, а в ряде мест совсем сведенные, в древности они образовывали сплошной лесной массив.21 Либаний говорит, что вокруг Антиохии "есть высокие горы, заросшие лесом области" (XV, 84).

Все эти растительные богатства широко использовались в IV в. Ливанский кедр и сирийская сосна, покрывавшие вершины хребта Аманус, в течение многих столетий считались лучшим строительным материалом и вывозились во все концы средиземноморского мира.22

Важными промыслами были сбор дикого винограда и орехов.23 Большое место занимал и сбор лекарственного сырья — касии, лакричного корня, добычей которого и в наши дни известен округ Антакьи.24 Одним из источников богатства антиохийской области были дикорастущие растения, содержавшие ароматические и лекарственные вещества, красители.

Сельская округа Антиохии, имея благоприятные условия для развития зернового и садово-огородного хозяйства, была менее удобна для животноводства. Отсутствие заливных и пойменных лугов, торфяных земель, наиболее пригодных для разведения крупного рогатого скота и коней, обусловливали весьма скромное место этих отраслей животноводства в сельском хозяйстве. Крупный рогатый скот разводился лишь в той мере, в какой это было необходимо для обеспечения потребностей земледелия. Поэтому в источниках чаще всего упоминаются быки (MPG, 47, 334). Стада быков (αγέλαι βοων) были одной из постоянных составных частей богатства крупных земельных собственников (MPG, 47, 334). Более развито вокруг Антиохии было разведение мелкого скота — овец, коз. На равнине оно, как правило, сочеталось с пахотным земледелием.25 Основными районами животноводства были склоны гор. Но горные пастбища были пригодны главным образом для выпаса коз и отчасти овец (ποίμνια). Около Антиохии было много таких пастбищ (СТ, VII, 7, 3). Источники часто говорят о большом количестве этого мелкого скота (βόσκημα).26 Значительно более скромные размеры имело свиноводство, по-видимому распространенное только по склонам гор, в дубовых рощах. Единственное упоминание о нем содержится у И. Златоуста (MPG, 49, 125). Следовательно, главными отраслями животноводства было овцеводство и разведение коз, в основном и обеспечивавшие местное население мясом, сыром, шерстью. На равнине, судя по данным Либания, было развито птицеводство (XLVII, 12). Связанное с зерновым хозяйством оно, по-видимому, в какой-то мере восполняло недостаток в мясных продуктах. Источники упоминают также о разведении уток, фазанов (Liban, XLVII, 13). Однако собственных продуктов животноводства в ближайшей округе Антиохии было мало, и потребности города во многом восполнялись за счет северо-восточных засушливых степных районов Сирии, Халкидики, где, в силу водно-климатических условий, скотоводство преобладало над земледелием.

Определенное место в жизни населения антиохийской области занимали охота и рыболовство. Богаты рыбой были прибрежные воды Средиземного моря в районе Селевкии. Здесь, ловилось много промысловой рыбы-тунца, скумбрии, кефали, камбалы, сардин, паламиды, хамсы.27 Широко распространена была добыча омаров, креветок, мидий, устриц.28 Большое количество речной рыбы давал Оронт, славившийся и в древности своими угрями.29 Однако основным источником получения пресноводной рыбы было огромное (около 100 кв. км) озеро Акко, расположенное в центре равнины Амик в 12 милях к северо-востоку от Антиохии.30 На этом озере еще в античную эпоху был развит специализированный промысел рыбы. Задолго до IV в. здесь существовали объединения рыболовов, которые, по-видимому, сохранились и в IV в.31 Либаний говорит, что Антиохия в его время хорошо снабжалась и морской, и речной, и озерной рыбой.32

Огромная, экономически связанная с Антиохией сельская округа, хозяйство которой не было особенно разорено бурными событиями III в., и в IV в. продолжала оставаться одной из наиболее богатых областей империи, с разнообразно развитым сельским хозяйством, но без какой-либо резко выраженной общей специализации всей области в целом. Вероятно, в связи с этим источники и не сообщают о ней как о крупном экспортере какого-либо одного продукта, как, например, о Египте (зерно) или Северной Африке (оливковое масло). Известная специализация отдельных районов антиохийской округи, обусловленная прежде всего географическими условиями, в основном не выходила за рамки удовлетворения потребностей Антиохии и ее области. Тем не менее, правда, существовал постоянный, хотя и сильно колебавшийся в зависимости от урожая, вывоз продуктов сельского хозяйства. Евнапий называет Сирию в числе областей, снабжавших бурно росший в IV в. Константинополь хлебом.33 (По-видимому, однако, хлеб поступал в столицу в виде подати, а постоянной торговли хлебом антиохийская область не вела.) На всю империю славились вывозившиеся из Антиохии вина, в том числе из дикорастущего винограда.34 В результате интенсивного развития оливководства на горном массиве Белус,35 в IV в. заметно возрос вывоз оливкового масла (Liban., XI, 20).

Лес, орехи, деликатесы из рыбы, ароматические вещества и смолы, красители, даже лилии Антиохии — все это были предметы постоянного вывоза.36 Таким образом, антиохийская округа в IV в. не только обеспечивала потребности огромного населения Антиохии и свои собственные, но и давала значительное количество продукции на вывоз.

Природно-климатические условия Северной Сирии накладывали определенный отпечаток и на формы организации сельского хозяйства. Они не благоприятствовали образованию крупных единых хозяйственных комплексов, организации крупного латифундиального хозяйства. За отдельными исключениями, относительно крупные хозяйства могли сложиться только на равнине Антиохии, в степных восточных районах. Здесь условия местности позволяли выделение довольно больших сплошных земельных массивов. Именно здесь и были обнаружены большие земельные владения, наиболее крупные и богатые виллы.37 Вероятно, образованию крупных хозяйств не препятствовали здесь и условия водоснабжения. Там, где важнейшим источником орошения были реки, хотя бы и пересыхающие летом, имелись более благоприятные условия для создания охватывавшей довольно значительную территорию единой системы ирригации.38 Именно в этом районе Либаний упоминает о пространно разбросавшихся владениях богачей (XI, 210). На остальных территориях, особенно там, где основными источниками воды были мелкие ручьи, колодцы, цистерны, водные условия в лучшем случае благоприятствовали созданию средних хозяйств. Как правило же, на большей части антиохийской округи существовали мелкие хозяйства.

Следовательно, сама природа ограничивала возможность создания крупных рабовладельческих хозяйств. Поэтому в Северной Сирии, как и во многих других областях восточных провинций, даже в период расцвета рабства не сложились крупные хозяйства типа западных латифундий.39 Господствующим на территории антиохийской равнины было среднее по своим размерам поместье.40 Но и в большинстве средних поместий условия ведения хозяйства были таковы, что они не допускали их превращения в единое господское хозяйство, целиком базировавшееся на труде рабов. Природные условия, и особенно условия орошения, затрудняли организацию единого хозяйства. Наиболее ярким примером в этом отношении является горный массив Белус, где сама природа разделила землю, сколько-нибудь пригодную для обработки, на небольшие изолированные друг от друга участки. Невозможность создания сколько-нибудь значительных оросительных сооружений для полива даже нескольких соседних участков прямо предопределяла строительство отдельной цистерны для полива каждого участка и тем самым обусловливала его хозяйственную изолированность от остальных. Проведенное Ж. Чаленко археологическое обследование массива Белус дает на большей части его территории именно такую картину.41 Но и в равнинных районах система орошения с помощью пересыхающих речек и ручьев, как правило, сочетавшаяся с системой колодцев и цистерн, была рассчитана на орошение небольших участков, что благоприятствовало развитию мелких хозяйственных единиц.42 В этих условиях возможность применения рабского труда была ограничена трудностями организации контроля за их деятельностью — обстоятельство, делавшее рабский труд достаточно экономически невыгодным. Еще менее благоприятные условия в этом отношении существовали на территории горного массива Белус. Здесь на мелких разбросанных участках возможно было главным образом оливководство. Монокультура оливок, как известно, при невозможности сочетания ее с другими культурами, требует напряженного труда работника только в определенные и весьма краткие по времени периоды года. Остальное время труд раба не мог быть использован с достаточной интенсивностью,43 что, наряду с огромными затратами на организацию контроля, делало, его применение экономически почти невыгодным.

Значительно шире мог использоваться труд рабов в средних и крупных имениях, расположенных на равнине, на склонах прилегающих к ней невысоких гор,44 где были возможности для организации значительного господского хозяйства. Развитое поликультурное хозяйство позволяло здесь использовать труд раба с достаточной выгодой и интенсивностью. Однако весьма сложные условия хозяйственной деятельности земледельца, требовавшие его личной заинтересованности и инициативы, нередко его известной хозяйственной самостоятельности, далеко не всюду создавали благоприятные условия для использования труда рабов. По свидетельству Иоанна Златоуста, в период дождей, когда пересыхающие речки превращались в бурные потоки, необходимо было непрерывно следить за поступлением воды на поле, постоянно регулировать уровень воды (MPG, 47, 308; 48, 871—872, 1024; 51, 155, 280). Земледелец должен был следить, чтобы на поле поступало достаточное количество воды и в то же время не происходило его затопления. А это было весьма трудной задачей из-за непрерывно менявшегося уровня воды. "Все поле, — пишет Иоанн Златоуст, — будет покрыто водой", если во время "не заградить каналы" (οχετούς) (MPG, 51, 155). Много инициативы требовалось от земледельца для того, чтобы при чрезмерном подъеме воды поднимать и укреплять "берега" канала, а при падении ее уровня разрушать недавно созданные заграждения, чтобы вновь открыть ей доступ на поле (MPG, 48, 871—872). Нередко поле, несмотря на все усилия земледельца, оказывалось затопленным и ему приходилось принимать меры, чтобы "устранить избыток воды" (MPG, 51, 155). При таких условиях орошения все работы, связанные с запашкой и засевом поля, сильно усложнялись. Прежде всего была необходима глубокая вспашка. В то же время земледельцу приходилось еще "посреди нивы проводить глубочайшие борозды", чтобы обеспечить более быстрый сток воды в случае затопления (MPG, 49, 50; 189; 51, 155). Также глубоко производился и посев зерновых культур. Это делалось по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы в случае "затопления поля" избежать "заплывания семян", их вымывания, которое могло привести к необходимости пересева в декабре, когда вода уже спадала (MPG, 48, 698; 49, 50). Во-вторых, такой посев способствовал предохранению семян и всходов от губительного действия жары, "чтобы, — как писал Иоанн Златоуст, — они укоренившись снизу, не страдали от жара солнечных лучей и не были подавляемы сорняками" (MPG, 48, 698). Последняя причина, по-видимому, была главной причиной глубокого посева и там, где семенам не угрожало вымывание, т. е. на всей остальной территории округи.

Все эти особенности ограничивали возможность широкого развития крупных и средних хозяйств, целиком основанных на труде рабов, в антиохийской округе, также как и во многих других областях восточных провинций.

Богатейшим собственникам Антиохии обычно принадлежало не несколько огромных поместий, а множество мелких владений. Иоанн Златоуст говорит о большом числе имений (αγροί) крупного собственника (MPG, 47, 334, 48, 156; 49, 222). Кроме того, они владели и множеством отдельных участков-садов, виноградников. Так, один из крупнейших богачей Антиохии конца III в. Юст, христианский мученик диоклетиановского времени, согласно преданию, кроме прочего имущества имел 1000 садов и 1000 виноградников.45 Данные этого свидетельства, может быть, и недостоверны, но в его основе безусловно лежит характерная для антиохийской округи особенность — множественность владений у крупного собственника.

В крупных и средних имениях, вероятно, в первые века н. э. значительное применение находил труд рабов. Лишь в одном очень небольшом (αγρός ουκ επαινούμενον) имении в середине III в. имелось 13 рабов (Liban., XLVII, 28: οικέτας δε ειχεν ένδεκα). В крупных поместьях, которые, согласно археологическим данным отличались, особенно в I и II вв., от средних лишь своими размерами, но не структурой, их число, видимо, было значительно большим. Крупнейшим земельным собственникам Антиохии и в IV в. принадлежали тысячи рабов (MPG, 58, 136). Несомненно, что часть их использовалась в имениях, в сельском хозяйстве.

Наряду с рабами в поместьях всегда было много различных категорий держателей. Основную их массу составляли держатели, условия и время держания которых не были строго обусловлены и отношения их с собственниками земли обычно устанавливались в соответствии с consuetudinis loci — γεωργός — colonus (арам. shatla).46 Довольно большую группу составляли свободные арендаторы, получавшие определенную часть урожая (μέτοχος — partiarius, арам.— aris) и арендаторы, платившие фиксированную арендную плату (εκλήμπτωρ — conductor).47 Известное применение находил и труд наемных работников, μισθώται — operarii, εργάται — mercenarii, — (арам. kablanirn или sachirim), плата которых нередко состояла из части урожая, а положение по существу было близким к положению партиариев.48

Хотя антиохийская округа была областью развитой крупной и средней земельной собственности, значительную прослойку ее населения составляли мелкие свободные земельные собственники, крестьяне-общинники, жившие в κωμαι μεγάλαι. Сотни таких свободных деревень были разбросаны на территории Антиохии.49

Эволюция аграрных отношений в I—VI вв. в одном из районов антиохийской округи — горном массиве Белус, была достаточно глубоко показана Ж. Чаленко на богатейшем археологическом материале.50 Хотя приводимые им данные относятся к одному району, имевшему известную специфику, тем не менее они безусловно отражают некоторые общие тенденции развития экономики, аграрных отношений. По наблюдениям Чаленко, после римского завоевания происходит постепенное исчезновение поселений селевкидских λαοί, которые сменяются крупными и средними имениями.51 Установление римского господства безусловно способствовало укреплению рабовладельческих отношений, рабовладельческого хозяйства в завоеванных областях. Поэтому рост крупных и средних поместий в I—II вв. происходил на базе укрепления господского хозяйства. С исчезновением поселений λαοί появляются не только господские виллы с многочисленными прилегающими к ним хозяйственными постройками, свидетельствующие о большом хозяйственном значении господской усадьбы, но и соседствующие с ней жалкие поселки, своего рода "рабочие кварталы", в которых жили работники поместья, возможно рабы.52

С IV же века начинается интенсивный процесс хозяйственного дробления этих поместий, достигший своего расцвета в V в. В этом процессе нельзя не видеть последствий кризиса III в., подорвавшего рабовладельческие отношения. В течение IV—V вв. постепенно исчезают "рабочие кварталы" при виллах. Территория одного из обследованных Чаленко поместий оказывается в IV—V вв. разделенной на 16 небольших самостоятельных хозяйств. 53 В другом имении на его земле вместо "рабочего квартала" при вилле появляется "расположенная на известном удалении от нее деревня земледельцев, скромные, но удобные дома которых свидетельствуют о значительно лучшем их положение, чем прежних работников виллы".54

По мнению С. А. Кауфман, при рассмотрении данных о хозяйственном дроблении имений, "прямо напрашивается вывод о переходе от рабского труда к труду свободного, вероятно зависимого населения". 55 Конечно, мы не располагаем точными сведениями о степени сокращения применения рабского труда в поместьях, но, судя по размаху и интенсивности хозяйственного дробления, сокращению господского хозяйства, оно было весьма значительным. Несомненно, кризис III в. сильно способствовал упадку рабства в Сирии.56

Крупное и среднее имение антиохийской округи IV в. по археологическим данным и описаниям источников выступает как весьма сложный хозяйственный организм, в котором господское хозяйство сочеталось с хозяйствами крестьян-держателей. Как правило, κωμαι сидевших на земле имения крестьян, были расположены на известном удалении от виллы и далеко не всегда составляли с ней даже смыкающийся жилой комплекс. Зависимая деревня располагала своими хозяйственными сооружениями, своими колодцами и водоемами, давильнями для винограда и прессами для выжимания масла, хотя и небольшими, грубыми и примитивными.57 Большая часть земли поместья была распределена между различными категориями держателей, обязанных также определенными работами на господина в господском хозяйстве. Крестьяне самостоятельно производили посев и уборку урожая на своих участках, располагая для этого необходимым собственным инвентарем: плугом, упряжкой быков, серпами, молотильной телегой и т. д. 58

В то же время в каждом крупном и среднем поместье сохранялось известное, иногда большее, иногда меньшее, количество земли, занятой господским хозяйством. Это, как правило, примыкавшие к самой вилле садово-огородные участки, выгоны для господского скота и т. п., иногда и пахотные земли. Господское хозяйство в IV в., видимо, также велось главным образом руками колонов, которые помимо труда на своих участках, были обязаны выполнять различные работы в господском хозяйстве.59 В III—IV вв. в связи с сокращением числа рабов — постоянных работников господского хозяйства, повинности колонов тех поместий, в которых, в силу тех или иных обстоятельств, оставалось выгодным сохранение более или менее крупного господского хозяйства (как это, например, имело место на территории антиохийской равнины), вероятно, заметно возросли. Источники IV в., особенно второй его половины, сообщают о бесчисленных и изнурительных работах, к которым господа принуждали своих колонов (MPG, 47, 334; 58, 591; Liban., XLVII, 11). Видимо, в связи с этим усилившимся нажимом на колонов, нехваткой рабочих рук и стоит растущая тенденция к их прикреплению. Постепенно с III в. колоны, как и другие категории держателей, все более оказывались в зависимости от землевладельцев, превращаясь в наследственных держателей.60 Закон о прикреплении колонов (СТ, V, 17, 1—332 г.) лишь облегчил землевладельцам дальнейшее прикрепление крестьян.

Однако в напряженные периоды сельскохозяйственных работ труд колонов, вынужденных в период посева и уборки работать и на своих участках и на господской земле, не компенсировал господскому хозяйству потерю постоянной рабочей силы. В связи с этим в поместьях с развитым господским хозяйством растет применение наемного труда. В качестве наемных работников привлекались не только местные свободные крестьяне, но и городская беднота. Иоанн Златоуст упоминает сезонные сельскохозяйственные работы как один из важнейших источников поддержания существования многочисленной антиохийской бедноты (MPG, 47, 334). Размеры использования наемного труда в сельском хозяйстве определялись не только потребностью в нем, но и наличием свободной рабочей силы. Антиохия с ее многочисленной беднотой в этом отношении существенно дополняла возможности найма рабочей силы, имевшейся в деревне. Возможности более широкого использования достаточно дешевой сезонной рабочей силы, видимо, сыграли известную роль в быстром развитии в IV—VI вв. оливководства горного массива Белус, где монокультура оливок требовала привлечения очень значительной дополнительной рабочей силы на период уборки урожая.61 В это время сюда стекалась беднота как из округи, так и из самой Антиохии. О размерах применения наемного труда в этом районе достаточно убедительно говорит факт строительства специальных помещений для размещения пришлой рабочей силы.62 Если свободные бедняки из Антиохии и ее ближайших окрестностей в поисках заработка добирались до весьма удаленного от нее массива Белус, то, видимо, их труд вполне удовлетворял потребность в нем на территории более близкой антиохийской равнины. В то же время там, где не было условий, побуждавших к сохранению собственного господского хозяйства, оно постепенно свертывалось.

Условия хозяйственной жизни накладывали свой отпечаток и на внешний облик сирийской крупной и средней виллы IV— VI вв.63 Вилла представляла собой более или менее правильный прямоугольник, одну сторону которого, обычно северную, занимал каменный двухэтажный господский дом с портиком. К нему примыкали различные хозяйственные и жилые помещения. Свободные стороны этого прямоугольника были ограждены стенами, одна из которых имела ворота.64 Сравнительно небольшое количество помещений, которые могли быть использованы как жилье для рабов и проживающих в имении зависимых работников, свидетельствует о весьма ограниченном их числе в самой вилле.65 Значительно большее место занимали различные постройки хозяйственного назначения — помещения для хранения и переработки сельскохозяйственных продуктов. Здесь же на территории виллы находились виноградные и масляные прессы, более совершенные, чем в деревне, сложные приспособления для очистки и хранения продуктов, что позволяло изготовлять вино и масло более высокого качества.

В целом вилла выступает в IV в. не столько как центр развитого господского хозяйства, сколько как центр эксплуатации расположенной на ее землях деревни или ряда деревень колонов, центр сосредоточения, хранения и первичной обработки поступавших в нее продуктов крестьянских хозяйств.

По-видимому, здесь, в домашнем хозяйстве виллы, в основном и использовался труд немногих находившихся в имении рабов. Первые строки известной (XXV) речи Либания "О рабстве" ("Эти два слова: раб и свободный — везде на устах; в домах, на рынках, в полях, на равнинах, на горах...", — курсив мой. — Γ. К.) казалось бы, дают основания предполагать, что рабский труд находил значительное применение в сельском хозяйстве антиохийской округи IV в. Но весь содержащийся в этой речи конкретный материал не столько подтверждает, сколько опровергает подобное предположение. В источниках IV в. нет ни одного прямого упоминания о рабах-земледельцах в округе Антиохии.66 Все они относятся к домашним рабам имения, которые, по-видимому, участвовали в хозяйственных работах на территории самой виллы. Так, в частности, источники упоминают рабов, работающих на мельнице, при виноградном прессе, пасущих скот.67 Видимо, упоминание Либания в общем рассуждении о положении и занятиях рабов в той же XXV речи о том, что "рабу и земля приносит плоды без трудов" отражало реальное положение вещей — небольшую роль рабского труда в непосредственном сельскохозяйственном производстве.

Наряду с колонами, в антиохийской округе существовала значительная прослойка мелких свободных земельных собственников, свободного крестьянства, жившего в "больших деревнях" — κωμαι μεγάλαι (Liban., XI, 230, 233; XLYII). Эти крестьяне были господами "своей земли" — αυτοι δε ησαν και γεωργοι και δεσπόται. (MPG, 82, 1421), причем каждый из них владел "небольшой долей земли" — μέρος ου πυλλυ κεκτημένου (Liban., XLYII, 11). Такие свободные деревни (vici publici) были разбросаны по всей территории округи: много их было вокруг самой Антиохии, на антиохийской равнине и на горном массиве Белус.68 В ряде горных районов это свободное крестьянство, вероятно, составляло подавляющее большинство населения. Так, на хребте Аман находились большие свободные деревни, источником существования населения которых было не столько земледелие, сколько различного рода промыслы, сбор дикого винограда и орехов, охота (MPG, 82, 1420).

По-видимому, существовало два типа свободных селений. В одних из них сохранялась общинная собственность на землю, близкая, по мнению Армана, к системе мушайа, рисуемой в этих районах памятниками мусульманского права. Каждый крестьянин не имел в собственности ни клочка земли, но имел право на пользование определенной долей — „μέρος", участком, а также общественными угодьями.69 Участки, обрабатывавшиеся отдельными крестьянскими семьями, были невелики. Либаний говорит, что они имели "μέρος ου πολλυ". Крестьянин, вероятно, обладал только правом свободного распоряжения своей долей, но не самой землей. Он мог продавать ее, передавать по завещанию, закладывать.70 Часть земли была предметом совместного использования ее членами общины. Община могла из своих земель отводить участки для постройки храма или церкви, андрона, различных хозяйственных сооружений общего пользования, продавать и сдавать ее в аренду.71 Во многих деревнях, наряду с мелкими, частными, существовали общественные водоемы, общие давильни для винограда и масляные прессы.72

Археологические данные свидетельствуют о более или менее равном имущественном положении крестьян-общинников одной деревни. Все они жили в построенных из мелких камней и глины домах с плоской крышей. К дому обычно примыкал небольшой дворик.73 Из описания Либанием одной из таких деревень на антиохийской равнине следует, что каждое крестьянское хозяйство располагало своим колодцем. Крестьянин выращивал на своем участке пшеницу или ячмень, имел сад, держал нескольких коз, овец (XLVII, 4). Все сельскохозяйственные работы проводились им самим и его семьей. Археологическое изучение жилищ свободных крестьян говорит далеко не в пользу предположения о возможности применения рабского труда в этих крестьянских хозяйствах.74 Не сообщают об этом и другие источники.75 По-видимому, в деревне не было и общественных рабов.76

Наряду с деревнями с сохранившейся развитой общинной собственностью, существовали и селения, где земля находилась в полной частной собственности ее владельцев, могла свободно продаваться и покупаться в целом и по частям. Это были поселения мелких частных земельных собственников, не связанных общинными узами. Так, Либаний, наряду с крестьянами-общинниками, упоминает и тех, кто "живут врозь по деревням" (Liban., XLY, 23; LII, 42). Очевидно, слово "врозь" у него поставлено с целью подчеркнуть независимость друг от друга живущих в таком селении земельных собственников, в отличие от деревни крестьян-общинников, где общинная организация накладывала ограничения на распоряжение крестьянина своей землей и в известной мере регулировала его хозяйственную деятельность. Выше уже указывалось, что крестьянин-общинник, имея право полного распоряжения своей "долей", не мог дробить ее, продавать свою землю по частям. Между тем известны факты продажи земли более мелкими долями, по одному-два плетра (πλέθρου πολλάκις ενός), безусловно составлявшими часть участка.77

Жители таких свободных селений значительно отличались друг от друга по своему имущественному положению. Так, Либаний упоминает в деревне, наряду с теми; кто "владели малым количеством или плохой землей"78, более состоятельных собственников, имевших рабов (οικετων).79

Археологические данные, в частности горного массива Белус, показывают, что такого рода положение могло быть, например, в наиболее крупных селениях смешанного характера, поселках, местечках, своего рода "κωμοπόλεις", которые были центрами небольшой прилегавшей к ним округи из нескольких десятков поместий и деревень свободных крестьян. Серджилла, Бамукко на массиве Белус, Тель-ада, или Теледа, и Гиндар на территории антиохийской равнины являются поселениями именно такого типа, где виллы хозяйств более состоятельных собственников находились рядом с владениями, типичными для крестьян среднего достатка, и домишками малоземельной бедноты.60

Антиохийская округа была областью развитой крупной земельной собственности. Наиболее богатые из землевладельцев имели "тысячи плетров земли" (μύρια πλέθρα γης). Однако их владения, как уже отмечалось, не состояли из крупных хозяйств. Источники говорят о множестве принадлежавших крупным собственникам αγροί (MPG, 47, 337). Некоторые из них, особенно на территории антиохийской равнины, были, вероятно, весьма значительными. Наряду с большими имениями преимущественно зернового направления, значительную часть их земельных имуществ составляли небольшие участки, занятые виноградниками, оливковыми насаждениями, садами.81 К такого рода владениям, видимо, относились и небольшие садовые участки в районе Дафны. Здесь же, в Дафне, были расположены и утопавшие в зелени роскошные виллы антиохийских богачей, построенные для отдыха и развлечений. Такие виллы, не имевшие хозяйственного назначения и построенные в наиболее красивых местах антиохийской округи, упоминаются источниками как одна из составных частей имущества крупного собственника, его "богатства" (MPG, 48, 162). В состав его "богатства" обязательно входили и большие стада скота. Сообщение о том, что уже упоминавшемуся Юсту принадлежало 1000 мулов и 800 лошадей, скорее всего не было большим преувеличением. Источники единогласно сообщают о стадах быков и овец, множестве верблюдов, коней и мулов у крупных собственников (Liban., L., 32; MPG, 47, 334). Вероятно, значительная часть этого скота паслась на пастбищах, расположенных на склонах гор, т. е. вдали от их пахотных и садовых владений.

Таким образом, крупные земельные собственники Антиохии, по-видимому, как правило, имели множество владений с различными преобладающими хозяйственными направлениями, расположенных в различных природно-климатичеоких районах ее округи.

Выше мы уже отмечали, что рабский труд не находил сколько-нибудь широкого применения в имениях крупных собственников. Однако известные сомнения в полной справедливости этого утверждения вызывали и вызывают сообщения источников о числе рабов у крупных собственников Антиохии (MPG, 47, 336—337; 48, 65; 65, 586, 588—589). Как о максимальной для антиохийского богача IV в. цифре можно говорить о 1000—2000 рабов, упоминаемых Иоанном Златоустом (MPG, 58, 608: ανδραπόδων χιλίων ή δις τοσούτων). Реально, вероятно, большинство крупных собственников имело по несколько сот рабов. Естественно предполагать, что значительная, если не большая, часть этих рабов должна была находиться во владениях этих богачей, в деревне.

Где же использовались эти сотни рабов в деревне? Вероятно, 15—20 рабов были заняты в домашнем хозяйстве имения. В десятке имений, принадлежавших крупному землевладельцу, насчитывалось уже 150—200 рабов. 1000 садов и 1000 виноградников Юста антиохийского — явное преувеличение. Но сотня небольших садовых участков и виноградников, вероятно, могла реально находиться в собственности крупного богача. Нередко надзор и уход за таким участком поручался рабу.82 В таком случае не менее 50—100 рабов были заняты на этой работе. Не менее десяти рабов составляли обслуживающий персонал роскошной загородной виллы в курортном предместье Антиохии — Дафне. В то же время необходимо иметь в виду многочисленность и территориальную разбросанность владений, что неизбежно требовало существования большого и сложного аппарата по управлению и эксплуатации владений, состоящего главным образом из рабов. Источники говорят о множестве οικονόμοι у крупного собственника (MPG, 47, 336, 337; 48, 65, 586, 588—589). Таким образом, действительно, несколько сот рабов богача в той или иной мере были связаны с "деревней", но большинство их находилось в городском господском доме, где Златоуст упоминает "των οικετων αγέλαι" (MPG, 48, 575). Едва ли, например, можно рассматривать свиту господина из 1000 и более рабов, сопровождавших его во время выездов из Антиохии в имения, как непосредственно связанную с хозяйственной жизнью владений (MPG, 55, 191). Из тех рабов, которые были так или иначе связаны с "деревней", с сельским хозяйством, подавляющее большинство концентрировалось не в сфере непосредственного производства, а в сфере обслуживания. Сотни семей колонов, живших в десятках деревень во владениях крупных землевладельцев, составляли в IV в. абсолютное большинство непосредственных производителей на землях крупных собственников антиохийской округи.

Значительная часть земли антиохийской округи принадлежала средним земельным собственникам, главным образом муниципальным землевладельцам, куриалам. Вопрос о различиях в хозяйственной организации, экономической структуре крупного и среднего поместья III—IV вв. в последние годы привлекает все большее внимание советских исследователей в связи с проблемой разложения рабовладельческих отношений. В ряде новых работ, пока почти исключительно основанных на материале западных провинций империи, подчеркиваются весьма существенные различия в хозяйственной организации крупных и средних поместий, крупных экзимированных сальтусов и средней рабовладельческой виллы.83 По мнению многих исследователей, западная средняя вилла имела более ярко выраженный рабовладельческий характер, в большей мере основываясь на труде рабов, чем крупные имения, сальтусы крупных землевладельцев. Хозяйственная организация последних открывала значительно более широкие возможности для развития процессов разложения рабовладельческих отношений, развития новых форм эксплуатации, колоната. Некоторые исследователи прямо противопоставляют виллы муниципальных землевладельцев крупным имениям, экзимированным сальтусам, связывая первые с отживающей рабовладельческой формой собственности, а вторые — с зарождением новых, феодальных отношений.84

В какой же мере эти различия в хозяйственной организации крупных частных и средних муниципальных поместий, столь явственно выступающие на западе империи, проявлялись на Востоке, в частности, в округе Антиохии? Этот вопрос представляет немалый интерес для изучения развития аграрных отношений в восточных провинциях ранней Византии IV—V вв., их специфики, поскольку и для этих областей разложение рабовладельческих отношений и значительной мере связывается с проблемой развития крупной экзимированной частной земельной собственности, крупного независимого землевладения.

В антиохийской округе, как, вероятно, и во многих других районах восточных провинций, различия в хозяйственной организации крупных и средних владений выступают значительно менее резко, чем на Западе. Как мы уже отмечали выше, археологические данные не показывают сколько-нибудь существенных структурных различий между крупным и средним поместьем. Как сама вилла, так и весь прилегающий к ней комплекс хозяйственных построек и сооружений в крупном и среднем имении различаются главным образом лишь размерами. Все это не дает достаточных оснований предполагать, что среднее поместье было в значительно большей мере основано на использовании рабского труда, чем крупное.

Не подтверждают подобного предположения и нарративные источники IV в. Поместье Либания, описанное им в ΧLVΊΙ речи, является типичным средним поместьем. Как видно из этой речи, (13—21), его основную рабочую силу составляют колоны (γεωργοί), на протяжении "четырех поколений" обрабатывающие землю имения (γην ημιν εργαζόμενοι). Ни о каких рабах-земледельцах, их работе в господском хозяйстве в речи не упоминается. Обработка господского хозяйства также производилась руками колонов, с чем и связан конфликт куриалов с ними, рассматриваемый в речи: колоны отказались от каких-то работ в пользу господина (XLVII, 11).85 Либаний часто и по различным поводам упоминает о поместьях средних городских землевладельцев куриалов, о связанных с ними заботами их собственников. Но среди этих упоминаний нет ни одного, свидетельствующего о значительной роли рабов в хозяйстве поместья. Таким образом, у нас нет достаточных оснований предполагать, что в поместьях средних городских землевладельцев Антиохии — куриалов рабский труд применялся в значительно большей степени, чем в имениях крупных собственников. Различия могли, на наш взгляд, в IV в. находиться главным образом в сфере их отношений с колонами.

Вопрос о развитии аграрных отношений города неразрывно связан с проблемой эволюции форм земельной собственности и землевладения в экономически связанной с городом округе. В каком направлении эволюционировали они в IV в.? В последнее время этот вопрос приобрел особый интерес в связи с данными Ж. Чаленко о хозяйственном дроблении крупных и средних имений. Было ли оно только результатом внутренней перестройки хозяйства имения? Не было ли оно связано с переходом земли в собственность владельцев новых, возникших на его территории хозяйств? Ж. Чаленко полагает, что образовавшиеся в результате раздробления поместий более мелкие хозяйства могли быть как хозяйствами мелких свободных земельных собственников, так и колонов. При этом он не высказывает мнения о том, какие из них получили преимущественное развитие.86 Вполне понятно, что археологические данные, свидетельствуя об экономическом положении владельцев этих хозяйств, известной хозяйственной целостности и самостоятельности последних, не дают достаточного материала для суждения о том, в чьей собственности находилась земля, которую они занимали. Весьма возможно, что Чаленко — автор археологической работы — не стал уточнять этот вопрос, поскольку его решение требовало изучения совершенно иного материала, материала письменных источников, законодательства. Однако было ли дробление результатом внутренней перестройки хозяйств имения, или оно было связано с переходом земли в собственность новых хозяев — вопрос большой принципиальной важности. Если возникшие при дроблении хозяйства были хозяйствами держателей, колонов, то в результате его в IV—V вв. произошло укрепление их хозяйственной самостоятельности. Если это были хозяйства мелких земельных собственников, то господствующее поныне общее представление о быстром росте в IV—V вв. крупной земельной собственности сказывается поставленным под сомнение. Строго говоря, в таком случае речь уже должна идти не о росте крупной земельной собственности, а о ее вероятном сокращении в IV—V вв. и укреплении и развитии за ее счет мелкой земельной собственности.

Известные соображения в этом направлении были недавно выдвинуты А. П. Кажданом.87 Материалы Чаленко побудили А. П. Каждана поставить вопрос о необходимости "пересмотреть данные источников о развитии крупной и мелкой собственности", "внести известные коррективы" "в традиционную картину неслыханного роста крупной собственности".88 В последнее время точка зрения об укреплении мелкой свободной земельной собственности была поддержана М. Я. Сюзюмовым.89 Решение этого вопроса, как нам представляется, может быть достигнуто только на путях изучения эволюции мелкой земельной собственности.

В Антиохии и ее округе мелкие земельные собственники, как городские, так и особенно свободные крестьяне (convicani), в IV в. составляли значительную группу населения. В какой мере можно говорить о ее укреплении и расширении? Здесь, как и в большинстве восточных провинций, не было такого существенного внешнего источника пополнения прослойки мелких земельных собственников, как варвары-поселенцы, ветераны, которые сыграли немаловажную роль в ее укреплении в балканских провинциях. Здесь она могла расти главным образом за счет внутренних источников — укрепления положения существующих мелких земельных собственников, превращения в таковых городских жителей, свободных колонов. По существу возможности роста этой прослойки могут быть определены по эволюции положения в антиохийской округе значительной категории мелких земельных собственников, прежде всего свободного крестьянства.

Северная Сирия была одной из наиболее плодородных, богатых и густонаселенных областей империи. Бурные события III в. не нанесли особенно серьезного ущерба ее хозяйству. Известная стабилизация экономической жизни империи в первые десятилетия IV в., подъем внутренней и международной торговли весьма благоприятствовали укреплению экономики Сирии. Оживилась и хозяйственная жизнь антиохийской округи, о чем свидетельствует заметно повысившаяся строительная активность в деревне.90 Едва ли можно рассматривать это как процветание, о котором говорят буржуазные исследователи, но некоторое общее улучшение экономического положения Сирии несомненно. Однако это отнюдь не значит, что оно в равной мере благоприятно сказалось на положении всех слоев населения. Тем не менее тенденция поставить под сомнение значение фактов, свидетельствующих об ухудшении положения тех или иных слоев населения, опираясь на общие сообщения источников о "процветании", присуща многим буржуазным исследователям.91 Она в полной мере проявляется и в оценке ими положения мелких земельных собственников.

В IV в. положение мелких земельных собственников во многом определялось податной политикой государства. Не вызывает сомнения тот факт, что налоговое бремя, ложившееся на них, в результате реформ Диоклетиана-Константина, заметно возросло по сравнению с периодом ранней империи. Исследователи спорят об особенностях поземельного обложения в Сирии,92 но ни у кого не вызывает сомнения то, что старая налоговая система была реформирована в соответствии с диоклетиановско-константиновской фискальной системой. Едва ли Сирия пользовалась какими-либо преимуществами по сравнению с большинством остальных провинций. Как показывает сирийский Законник,93 плодородие ее почвы было строго учтено и для Сирии была установлена самая минимальная в империи единица обложения (20, 40, и 60 югеров против, например, 500 в Северной Африке).94 В то же время едва ли приходится говорить о том, что Сирия была объектом особо активной эксплуатации со стороны государства, каким был, например, Египет, — житница империи. Поэтому натуральные поборы, ложившиеся на землевладельцев, были, очевидно, средними, обычными для большинства провинций империи. Более тяжелыми, по сравнению со многими другими провинциями, здесь были разного рода munera sordida, особенно ангарии.85 Безусловно, податной гнет не одинаково отражался на положении различных категорий possessores. У антиохийских авторов, Либания и Златоуста, не встречается жалоб на особую обременительность поземельной подати для крупных и средних собственников.96 Если бы они были действительно тяжелыми и разорительными, например для куриалов, Либаний, рассказывающий о всех тяготах их жизни, не преминул бы упомянуть об этом.

Несколько иную картину рисуют источники, сообщая о положении мелких земельных собственников. Либаний часто говорит об обременительности и разорительности ложившейся на них основной поземельной подати (φόρος Либания). Антиохийская округа в этом отношении, видимо, не составляла исключения по сравнению с другими провинциями, но значение ее данных заключается в том, что они позволяют проследить эволюцию положения мелких земельных собственников.

Нет никакого сомнения как в том, что новая податная система увеличила общее бремя поземельного обложения, так и в том, что это увеличение особенно тяжело сказалось на положении мелких плательщиков подати. То обстоятельство, что обмер земельных участков, определение их качества, установление всех данных, необходимых для исчисления размеров обложения каждого плательщика, производился курией, позволило средним городским землевладельцам-куриалам путем массовых злоупотреблений, представления заниженных данных о своих владениях и завышенных о владениях мелких землевладельцев, существенно облегчать свое положение за счет мелких плательщиков подати. Судя по данным законодательства, эти злоупотребления были повсеместным явлением и антиохийская округа в этом отношении не была исключением. Ко времени Констанция эти искажения в расчетах обложения достигли чрезвычайно широких размеров. По словам Либания, многие из мелких землевладельцев "были принуждаемы вносить большую подать" (LIX, 159). Видимо, не столько их жалобы, сколько их разорение, сокращение реальных поступлений в казну вынудили Констанция при проведении очередного обмера проявить специальную заботу об антиохийском крестьянстве и приказать провести более справедливый расчет подати. Однако эта мера едва ли существенно облегчила положение мелких земельных собственников, не говоря уже о том, что, судя по данным законодательства, эти злоупотребления с начислением обложения продолжались. За это время выросли и сами размеры подати.

По свидетельству хорошо информированного Фемистия, податной гнет в империи вырос к 364 г. за предыдущие 40 лет в 2 раза (Them., VIII, 113). Не удивительно, что к этому времени недоимки стали широко распространенным явлением и Юлиану в связи с невозможностью взыскать их пришлось в 362 г. простить их целому ряду областей, в том числе и округе Антиохии.97 Едва ли сколько-нибудь к лучшему изменилось положение мелких земельных собственников при Валенте. Правда, буржуазная историография превозносит его за заботу о крестьянстве.98 Но все его заслуги перед крестьянством в основном, как отмечает Г. Г. Дилигенский, заключались в том, что он не увеличил налогового бремени (Amm. Marc., XXI, 6, 5; XXX, 9, I).99 Судя по сообщению Фемистия о двукратном росте налогов к началу его правления и колоссальных накопившихся с конца III в. недоимках, дальнейшее их увеличение было бессмысленно. Но Валент вместо увеличения податного обложения предпочел взыскивать накопившуюся со времен Аврелиана задолженность.100 Едва ли поэтому приходится говорить о том, что в годы его правления положение основной массы плательщиков не продолжало ухудшаться.101

Обеднение мелких земельных собственников, рост задолженности по податям, все возрастающая трудность для них не только выплаты задолженности, но и уплаты текущей подати становятся в антиохийской округе второй половины IV в. массовым явлением. Либаний рассказывает о том, что правителю провинции и чиновному аппарату, сборщикам приходилось затрачивать все больше усилий для взыскания податей (Liban., II, 32; XLV, 17 ; MP.G, 58, 631). Нередко не в состоянии уплатить подать оказывались не только отдельные мелкие земельные собственники, а подавляющее большинство жителей свободной деревни. Так, одна из них (ου γαρ ειχεν η κώμη δεσπότην αυτοί δε ησαν και γεωργοι και δεσπόται) в конце IV — начале V в. была должна фиску огромную сумму в 100 номизм (MPG, 82, 1420—1421). В рассказе об этой деревне сообщается о "многих, не имевших чем уплатить" (MPG, 82, 1420).

Яркую картину того, как производился сбор поземельной подати со свободных крестьян во второй половине IV в., рисует Иоанн Златоуст. По его словам, "ни старости не жалеют сборщики податей, ни вдов, ни сирот, а бесчинствуют все время как общие враги страны (κοινοί τίνες πολέμιοι της χώρας), требуя от земледельцев (τους γεωργους) того, чего и земля не производила" (MPG, 47, 390). Оценивая податной гнет, ложившийся на мелких земельных собственников, он говорит, что "тяжесть податей" "разрушает дома бедных (τας δε των πενήτων οικίας) как бурный поток, наполняя селения (κώμας) воплями" (MPG, 47, 390).

Немалую роль в усугублении ложившегося на свободное крестьянство бремени играли вымогательства и различные злоупотребления сборщиков подати. Законодательство этого времени свидетельствует об исключительно богатом по разнообразию и непрерывно возрастающем арсенале средств и методов, с помощью которых сборщики грабили несчастных крестьян (СТ, X, 47, 8; 72, 4; XI, 7, 14; IX, 19, 1; XI, 8, 3). Помимо завышенных расчетов размера подати, здесь перечисляются попытки повторного ее взыскания, составление неправильных расписок в получении подати, в которых указывалось не все, что было получено с плательщиков. При приеме натуральной подати широко практиковалось использование неправильных мер и весов (СТ, XII, 8, 23). Все это позволяло куриалам-сборщикам частично, если не полностью, компенсировать за счет мелких плательщиков ложившиеся на них расходы по уплате недоимки государству.

Давая оценку положению земледельцев в годы правления Валента, Либаний писал, что из-за роста поборов, грабежей и вымогательств сборщиков в деревне "всюду бедность, нищенство и слезы и земледельцам представляется лучшим просить милостыню, чем заниматься земледельческим трудом" (XVIII, 156).

Острые конфликты между жителями χωμαι μεγάλαι и сборщиками податей становятся во второй половине IV в. широко распространенным явлением. Причем, нередко они выливались в открытые столкновения, когда население деревень встречало сборщиков податей градом камней, изгоняло их из своих селений и для взыскания подати приходилось прибегать к помощи военной силы (Liban., XLVII). Неплательщиков и бунтарей бросали в тюрьмы. По словам того же Либания, должники государства тысячами томились и умирали в тюрьмах (XLV). В самой Антиохии потребность в этом "почтенном" учреждении настолько возросла, что старая тюрьма уже не могла вместить всех подлежащих заключению. Потому в конце IV в. крайне остро стал вопрос о необходимости постройки новой более вместительной и надежной тюрьмы.102

К концу IV в. Либаний все чаще и чаще останавливается в своих речах на положении свободного крестьянства. И если в 354/60 гг. в своем знаменитом панегирике Антиохии (XI, 230) он еще мог позволить себе яркими красками описывать процветание свободных деревень городской округи, поскольку положение крестьянства, видимо, еще было более или менее сносным, то в 80—90-х гг. он рисует все более мрачные картины, постоянно противопоставляя их недавнему прошлому. По его словам, "в прежние времена у трудящихся на земле (περι την γην πονοΰσιν) были и сундуки, и одежда, и статиры, и браки с приданным. Теперь же приходится проходить мимо запущенных полей, которые привело в запустение взыскание податей с пристрастием" (II, 32; ούς τό πιέζεσθαι ταΐς εισπράξεσιν εκένωσε). Может быть Либания и можно упрекнуть в том, что он несколько сгущал краски, идеализируя "золотое" прошлое, но в целом его данные, видимо, отражали реальное направление эволюции положения мелкого свободного крестьянства.103 Их подтверждают и свидетельства Иоанна Златоуста, которого уже никак нельзя упрекнуть в желании "чернить настоящее и превозносить прошлое" (MPG, 47, 390). Сведения Либания и Златоуста о положении мелких землевладельцев подкрепляются и другими косвенными данными. Так, вполне естественным результатом ухудшения положения мелких земельных собственников было и обострение противоречий в их собственной среде. Об этом, в частности, говорит рост мелких имущественных конфликтов. "Теперь, — писал Либаний, — процессов много, но по мелким делам" (XLV, 18). Он же приводит перечень объектов судебных тяжб. Это в основном дела о "плетре земли и каких-либо деревьях, рабе, верблюде, осле, хламиде, небольшом хитоне и вещах гораздо более мелких". Из самого этого перечня видно, что это процессы главным образом между мелкими, преимущественно земельными собственниками.

На почве ухудшения положения свободного крестьянства обостряются и противоречия между отдельными свободными деревнями. 104 Во второй половине IV в. наблюдается достаточно острая борьба между соседними (ομόροι) свободными деревнями. Причем это не отдельные случайные столкновения, например из-за источников воды, стычки, вызванные временными обстоятельствами, спорами из-за границ их владений, а длительная борьба, сопровождающаяся захватом имущества, скота, земли (Liban., XLVII, 14). Она нередко не ограничивалась столкновениями на месте, а продолжалась в суде. Длительные и упорные тяжбы деревень друг с другом, завершавшиеся разорением более слабой, — явление широко распространенное в этот период (Liban., LII, 18).

Либаний безусловно сообщает верные факты, когда говорит о разорении части мелких земельных собственников, когда рассказывает о том, что в его "время" приходится проходить мимо заброшенных полей, которые привело в запустение жестокое взыскание податей (II, 32). Рост количества заброшенных земель — явление общее в больших или меньших размерах для большинства восточных провинций. Не случайно правительству, начиная с конца III в., приходилось уделять все больше внимания этой проблеме. Большое число указов, объединенных под общим титулом "De omni agro deserto", является ярким свидетельством бесплодности усилий правительства приостановить рост заброшенных земель.105

Феодорит Киррский сообщает о запустении в начале V в. сельской округи соседнего с Антиохией города, Кирр Евфратисийской провинции. Как видно из письма Феодорита к властям, в округе Кирр забросили обработку земли и разбежались многие земледельцы. (MPG, 83, 1251). Положение в округе Кирр немногим отличалось от положения, существовавшего в антиохийской округе. Здесь значительную часть земледельческого населения также составляли мелкие земельные собственники, свободное крестьянство (MPG, 83, 42). Все это говорит о том, что может быть в несколько меньших масштабах, но аналогичный по своей сущности процесс происходил и на территории соседней антиохийской округи. Так уже в 363 г. Юлиан вернул Антиохии 3000 клеров заброшенной земли, освободив ее от государственной подати, в надежде на то, что на этих условиях найдутся люди, которые возьмут ее в обработку.106

В источниках второй половины IV в. приведено довольно большое количество фактов, свидетельствующих об усиливающемся притоке крестьян в Антиохию. Об этих пришельцах упоминается как о наемных прислужниках, работниках, занятых на строительстве, в пригородных садах и огородах, где с известным успехом использовался их крестьянский опыт (Liban., ep. 72; MPG, 48, 371). Однако большая часть этих разорявшихся или разоренных крестьян, по-видимому, оставалась в сельской округе Антиохии.

Проследить каналы, по которым растекалось это крестьянство, не всегда возможно, но некоторые из них вырисовываются достаточно определенно. Так, большинство исследователей считает, что бурно развивавшееся со второй половины IV в. отшельническое, а затем и монашеское движение имели своим важнейшим источником крестьянство.107 Для известной части крестьян бегство в труднодоступные горные районы, отшельническая жизнь представляли собой попытку избавиться от фискального гнета и притеснений властей, а иногда и в какой-то форме продолжить свое прежнее крестьянское существование. Этим, вероятно, и объясняется то, что для сирийского отшельнического и монашеского движения, во всяком случае на раннем этапе его развития, исключительно характерно активное занятие земледельческим трудом. Безусловно, что в большинстве провинций империи ряды отшельников и монахов в довольно значительной своей части рекрутировались за счет крестьянства. Но для сирийского, а в некоторой мере, вероятно, и для египетского отшельнического и монашеского движения, это было особенно характерно. Не случайно именно из Сирии мы имеем большое количество сведений о том, что многие отшельники занимались земледелием.108 В монашеских общинах, быстро выраставших во второй, половине IV в. на территории антиохийской округи, земледельческие работы занимали столь значительное место в деятельности монахов, что некоторые из приобщавшихся к монашеской жизни жителей Антиохии не без оснований опасались, смогут ли они справиться со всеми работами, которые они должны будут выполнять по вступлении в общину (MPG, 47, 403). Все это говорит не только о том, что многочисленное сирийское монашество в очень значительной своей части рекрутировалось из крестьянства,109 но и о том, что эта большая масса порвавшего с "мирской жизнью" крестьянства наложила свой отпечаток на весь облик и формы жизни сирийского монашества и отшельничества этого периода. По-видимому, довольно большое число мелких земельных собственников утекало из деревни и по другим каналам.

Заслуживают надлежащей оценки и факты, свидетельствующие об имущественном расслоении convicani. Уже по тому, что одни из них оказывались в состоянии платить подати, а другие нет, следует предполагать не только наличие известной имущественной дифференциации внутри самой деревни, но и усиление ее в IV в. Следствием развития этих процессов является появление в антиохийской округе IV—V вв. прослойки крепких, среднего достатка крестьян, "деревенских господ", как называет их Иоанн Златоуст (MPG, 49, 190).

Вопрос о положении этой части свободного крестьянства во многом еще не ясен. Некоторые сведения о них содержатся как в давно уже известных, так и во вновь открытых гомилиях Иоанна Златоуста.110 Из них видно, что это — "земледельцы и пастухи" (γεωργοί και ποιμηνες) (MPG, 49, 189), "достаточные крестьяне", которые сами выполняют все земледельческие работы (τούτων εκαστον ίδοις άν νΰν μεν ηευγνύντα βόας αροτηρας και άροτρον έλκοντα και βαθεΐαν αύλακα κατατέμνοντα111). Златоуст прямо противопоставляет их жителям города, подчеркивает их трудолюбие, отсутствие презрения к тяжелому земледельческому труду (MPG, 49, 189). В то же время, отмечая скромность и простоту одежд этих αγροΐκοι, он призывает своих богатых слушателей "не презирать этих людей за их скромный вид" (MPG, 49, 190). Из этих же проповедей мы узнаем, что они нередкие посетители Антиохии, хотя многие из них проделали немалый путь, прежде чем попали в город. О внешнем облике этих крестьян можно судить благодаря замечательному памятнику V в. — мозаичному итинерарию по Антиохии из Якто. Описания Иоанна Златоуста вполне идентифицируются с рядом изображений крестьян на мозаиках. Крестьяне одеты в скромные, без украшений, но добротные розовые или лиловые туники с довольно длинными рукавами, в черные высокие сапоги. Эта одежда по форме и цвету была весьма распространена в округе Антиохии еще в недавнее время.112 Судя по всей совокупности данных, это небогатые крестьяне.

Известный интерес вызывают и содержащиеся у Златоуста сведения об υπήκοοι этих "деревенских господ" (MPG, 49, 189). Против предположения о том, что это зависимые от них земледельцы, в какой-то мере говорит сообщение самого Златоуста, что эти крестьяне сами работают на своей земле. Такой крестьянин "в одно время впрягает пахотных волов, ведет плуг и рассекает глубокую борозду, в другое — восходит на священное возвышение (το ιερον βημα) и возделывает души υπηκόων" (MPG, 49, 189). Судя по тому, что говорит Златоуст об этих "крестьянах-проповедниках", они были своего рода активом христианской церкви в тех еще многочисленных деревнях, где не было церкви, священника, и они в какой-то мере заменяли его. В таком случае под υπηκόων следует подразумевать не столько работников этих крестьян, их колонов, сколько их "духовную паству", односельчан. Это отнюдь не исключает того, что эти крестьяне-проповедники принадлежали к деревенской верхушке, были более удовлетворены своим положением и "жили в тихом спокойствии".113

Судя по положению этих "деревенских господ", имущественная дифференциация в крестьянской общине антиохийской округи в IV в. не была особенно глубокой. Археологические обследования деревень не выявили особенно резких различий в положении их жителей.114 По-видимому, значительно более активно эта дифференциация происходила в крупных селениях, поселках, населенных независимыми собственниками разного достатка,115 среди мелких городских собственников Антиохии, в ее ближайших окрестностях.

Сплоченность общинного крестьянства сдерживала развитие этих процессов в селениях convicani. Это находило свое выражение в активных коллективных действиях жителей κωμαι μεγάλαι, выступавших в защиту как своих общих интересов, так и отдельных односельчан, и в ряде других фактов. Эта сплоченность деревни в конце IV в., когда положение свободного крестьянства серьезно ухудшилось, иногда проявлялась и в другом — в стремлении поддержать свое положение за счет более слабой соседней общины. Либаний говорит о том, что иногда в результате постоянных притеснений и грабежей со стороны более сильных соседей слабые общины совершенно разорялись. Таким образом, благодаря наличию достаточно сплоченной общинной организации имущественная дифференциация мелких свободных земельных собственников могла в какой-то мере выражаться не только в расслоении внутри деревни, но и в своего рода "расслоении" положения целых деревень, разорении одних и временном поддержании за счет их упадка положения других.

Эта слабость имущественного расслоения среди жителей κωμαι μεγάλαι сказалась и на формах развития патроната. Индивидуальный патронат, переход под патронат отдельных жителей деревень, не получил здесь широкого распространения. Господствующим, в отличие от Западных областей империи, стал коллективный переход под патронат всей деревни.116

Из XLVII речи Либания мы узнаем о массовом переходе под патронат свободных convicani, причиной которого был прежде всего тяжкий податной гнет. В Сирии патронат, по-видимому, распространялся немногим менее активно, чем в Египте. Но если там его быстрое развитие во многом определялось чрезмерными требованиями фиска, то в Сирии, где государственный нажим на землевладельцев был, может быть, несколько легче, для мелких земельных собственников этот пробел целиком восполнялся грабежом и вымогательствами местных властей, сборщиков податей — куриалов. В Северной Сирии общинная организация свободных крестьян несколько отличалась от египетской общины. Здесь также существовали достаточно тесные связи внутри общины. Но в отличие от Египта, с его значительно менее развитым городским строем, от общины Балканских провинций, сирийская община была значительно менее самостоятельной как организация самоуправления, менее оформленной и как низшая административно-фискальная ячейка общества и государственного аппарата. В антиохийской деревне, по-видимому, не существовало сколько-нибудь развитого института постоянных выборных должностных лиц со строго определенными функциями.117 Весьма скудные сведения имеются об άρχοντες, вероятно руководящих лицах в деревне, реальные права и обязанности которых совершенно не ясны.118 По-видимому, они в действительности не были достаточно четко оформленными и сводились к поддержанию связей между крестьянами, созыву их в случае необходимости на общие собрания жителей деревни, проведения в жизнь их решений.119 Как отмечал А. Б. Ранович, вероятно в подавляющем большинстве деревень эти собрания не представляли организованной βουλή, а "случайное сборище (όχλου γενομένου της κώμης), которое могло принимать те или иные решения с общего согласия... но эти решения имели частный, а не публично-правовой характер".120 Не обладали άρχοντες и какими-либо официальными административными правами, фискально-полицейскими функциями.121 "Исследователи уже обратили внимание на то, что даже наиболее крупные селения обширной антиохийской округи не были самостоятельными, административными центрами ее территории. Не случайно Либаний никогда не называет κωμαι μεγάλαι метрокомиями.122 Все административно-фискальные и полицейские функции в деревне осуществлялись муниципальной организацией, курией, а следовательно, реальная власть курии над деревней была очень велика. Общинная организация в Северной Сирии была, таким образом, более слабым в административно-политическом отношении организмом, менее пригодным для того, чтобы отстаивать интересы общины перед лицом курии и чиновного аппарата. Вероятно поэтому мы не встречаемся в Северной Сирии с яркими фактами успешной самостоятельной борьбы общины за свои интересы. Не случайно для Сирии V—VI вв. отсутствуют примеры того, чтобы деревне удалось добиться автопрагии, с которыми мы встречаемся в Египте. Слабость антиохийской общины как сколько-нибудь самостоятельной социально-политической и административно-фискальной ячейки общества закрывала для нее возможности успешной борьбы против злоупотреблений и притеснений чиновников и куриалов, в какой-то мере сохранявшиеся у египетской общины. Это обстоятельство, способствуя распространению патроната на территории антиохийской округи, не могло не накладывать известного своеобразия на формы его развития.

Знаменитая XLVII речь Либания "О патронатах" является основным источником сведений о развитии этого института в антиохийской деревне, важнейшим источником сведений о развитии восточноримского патроната вообще. Вокруг нее сложилась огромная литература и по многим связанным с ней вопросам до сих пор продолжаются дискуссии. Сложность изучения этой речи теперь, когда она текстологически хорошо исследована, связана главным образом с определением тенденциозности ее автора.

Стремление Либания, пострадавшего, как и множество его друзей-куриалов, от развития патроната, дискредитировать этот институт в глазах императорской власти, общества несомненно. Едва ли приходится подозревать его и в том, что он сильно преувеличил размах патронатного движения. Но следует сильно сомневаться в том, что он не исказил подлинные мотивы перехода крестьян под патронат. Одна из целей Либания в этой речи — показать несправедливость поступка его колонов по отношению к нему, собственнику земли. Достигается это обычным путем. Либаний утверждает, что его колоны жили в полном благоденствии и прибегли к патронату только из-за незаконного стремления установить желаемые им отношения со своим господином. Слащавый тон, которым говорит ритор о колонах, благословляющих свою судьбу и благоденствующих под "кроткой властью" своих господ, не оставляет в этом никаких сомнений. Весь остальной материал он привлекает для того, чтобы подтвердить правильность этого положения, т. е. показать, что вообще земледельцы прибегают к патронату не в силу чем-то оправдываемой необходимости, а просто по "злонамеренности". Исследователи давно обратили внимание на тот факт, что Либаний, уделявший столь много места в других речах описанию тяжелого положения колонов, в этой речи почти не упоминает о нем.

В таком же свете подает Либаний и материал о переходе под патронат свободных деревень. Описание и освещение патроната свободных предшествует рассказу Либания о собственных колонах. Он сознательно не начинает с самого себя, с тем чтобы не дать оснований для подозрений в необъективности и пристрастности в общей оценке патроната. В то же время такое построение позволяет Либанию создать общее неблагоприятное впечатление о патронате, заранее дискредитировать его в глазах императорской власти. В этом направлении и освещает Либаний патронат свободных деревень, начиная с примера перехода под патронат свободной общины доказывать несправедливость действий земледельцев. Лейтмотив этого раздела сводится к следующему: доказать, что крестьяне прибегают к патронату не с целью улучшения собственного положения, ибо им и без того хорошо, но чтобы иметь возможность с его помощью "вредить другим". Соответственно подобраны Либанием и примеры: — один — борьба между свободными деревнями, и второй — борьба деревни против сборщиков. Соответственно они и расположены. Сначала он рассказывает как усиленные поддержкой патрона свободные деревни вредят своим соседям, сживая их с земли и нанося тем самым ущерб государству. Приведя этот эпизод, Либанию значительно легче доказать, что свободные деревни, отдавшиеся под патронат, достаточно сильны для того, чтобы успешно противостоять и более могущественным людям — сборщикам. Причем здесь уже нет ни слова о том, что причиной конфликта деревни со сборщиками является ее неспособность уплатить подати. Молчит Либаний и о разорении земледельцев, "взыскании податей с пристрастием", о чем он говорил в остальных речах. Наоборот, крестьяне богаты и способны платить подать, но просто не хотят этого делать. В этой речи не деревня — жертва сборщиков-куриалов, а куриалы — несчастные жертвы сильной деревни, поддержанной патроном.

Если следовать Либанию, то получается, что патронат, к которому прибегают свободные деревни, был простым средством укрепления их самостоятельности, их силы. Естественно, что подобные выводы очень привлекают внимание буржуазных исследователей. Наиболее четко в последнее время они были сформулированы П. Пети, по мнению которого крестьяне прибегали к патронату "не вследствие бедности, но по злобе, желанию воспользоваться их (патронов. — Г. К.) силой, чтобы вредить всем".123 Однако в таком случае все остальные свидетельства Либания, приведенные в других его речах, о разорительности налогового бремени для крестьян — выдумка их автора. Но, если он рисует неверную картину в одних (и многих, в отличие от речи "О патронатах") речах, то почему надо считать, что в данной речи Либания дана правильная картина. П. Пети не касается этого вопроса, так как его больше устраивает теория процветания антиохийской округи и ее жителей. Может быть именно поэтому исследователи, придерживающиеся этой теории, так скромно используют свидетельства Иоанна Златоуста, подтверждающие правильность той картины, которую Либаний рисует не в речи "О патронатах", а в остальных. А на основании их данных складывается совершенно определенное впечатление о том, что прежде всего разорительный налоговый гнет, злоупотребления и насилия сборщиков податей заставляли свободных крестьян прибегать к патронату. Об этом достаточно убедительно говорит уже упоминавшийся рассказ Феодорита Киррского о клирике, который стал патроном свободной деревни, доведенной до отчаяния налогами, заплатив 100 номизм задолженности за ее жителей (MPG, 82, 1420—1421).

Наряду с тенденциозностью этой речи Либания, следует учитывать также и то, что она основана на материале одного района антиохийской округи, имевшего известную специфику. Дело в том, что это был пограничный район империи и поэтому здесь постоянно размещались значительные военные силы. Патронат в этом районе в большей степени выступает как патронат военных. Патронами свободных крестьян чаще всего являются разместившиеся в деревне на постой воины (στρατιωται), которым крестьяне платят за покровительство натуральными приношениями и деньгами (Liban., XLVII, 4: о μισθος αφ' ων δίδωσιν η γη…η χρυσός). У нас нет оснований соглашаться с точкой зрения Н. Бейнза, отрицающего наличие здесь патроната только на том основании, что солдаты нигде не действуют активно в защиту интересов деревни, и считать платежи крестьян простым результатом вымогательства военных.124 Действительно, Либаний нигде не сообщает об активных действиях солдат в пользу деревни. Но уже самый факт их расположения на постой в деревне по существу был известной защитой ее интересов. И Либаний это очень ярко показывает (XLVII, 4—8). Присутствие воинов умеряет требовательность сборщиков, не позволяет им прибегать к насилию, арестовывать должников фиска, а иногда дает возможность деревне и избежать уплаты подати. Речь Либания дает возможность представить тактику проведения "операции" против сборщиков подати деревней и размещенными в нем воинами. Куриалы требуют подать. Воины бездействуют, поскольку выступать против сборщиков в этот момент — значит дать повод сборщикам обвинить их в прямом противодействии сбору государственных налогов. Крестьяне же отказываются платить подать, провоцируя куриалов на более активные действия. Стоит только сборщикам начать взыскивать подать силой, как оказывается, что один из них случайно задел воина. Сразу же встает вопрос об "оскорблении" армии и сборщикам во избежание дальнейшего развития конфликта, который уже по существу проигран ими, поскольку они оказались "обидевшей" стороной, не остается ничего иного как покинуть деревню, не взыскав подати. Они прекрасно понимают, что всякая попытка продолжения ее сбора в этих условиях приведет к тому, что солдаты окажутся вынужденными выступить в защиту "обиженного", крестьяне поддержат их "на законном основании" и куриалы-сборщики будут не только изгнаны из деревни, но и не избегнут обвинений со стороны влиятельного военного командования. Этот прием был настолько верным, что куриалы предпочитали удаляться из деревни, не доводя дела до столкновения, и одного присутствия воинов в ней было достаточно для того, чтобы заставить их быть более осторожными и менее строгими при взыскании подати.125

Покровительство солдат было совершенно определенной реалией. Куриалы, местная стража (φύλάκες) не могли беспрепятственно хозяйничать в такой деревне. Кроме того, этот патронат, без прямого вмешательства солдат, также нередко гарантировал деревне защиту от нападений соседей. Пользуясь им, крестьяне могли более успешно вести борьбу и против своих соседей.

В последнее время вопрос о реальном содержании этого патроната был вновь затронут Г. Г. Дилигенским.126 По его мнению, этот патронат нельзя в полном смысле этого слова рассматривать как патронат солдат. Он считает, что патроном являлся военный командир, который по договору с деревней размещал в ней своих солдат.127 Действительно, материал Либания допускает и такое толкование. Однако обращает на себя внимание, что Либаний при описании патроната солдат нигде не акцентирует на этом внимания. К тому же, если бы патроном был командир, то крестьяне платили бы ему, но они платят за покровительство воинам, а не командиру (XLVII, 4). Либаний в этой же речи говорит о крайне тяжелом положении воинов, о том, что командиры живут и богатеют за счет их содержания (XLVII, 31). Потому, нам представляется, что дело обстояло так: командиры охотно давали согласие находившимся в укреплении воинам на размещение в деревне с тем, чтобы присваивать их содержание, которое фактически ложилось на деревню. Инициатива скорее всего исходила от самих солдат, выбиравших себе более богатую деревню. Размещение же их происходило с согласия как жителей деревни, так и командира. В таком случае это патронат был патронатом солдат.

Выгодность такого патроната для крестьян, по-видимому, заключалась в том, что их патронами выступали простые воины, сочувствовавшие их положению. С другой стороны, при солдатском патронате общине не угрожала перспектива попасть в зависимость от них, утратить свою землю в пользу этого коллективного патрона. Этот патронат, как показывает речь Либания, неплохо обеспечивал защиту местных интересов деревни. Однако нам трудно согласиться с мнением А. П. Каждана о том, что этот патронат свидетельствует о силе свободной деревни.128 Если крестьяне раньше обходились без него, а теперь оказались вынужденными прибегнуть к покровительству, то это едва ли говорит о росте силы свободного крестьянства, скорее об обратном. Правда, возможно, что части деревень с помощью такого патроната удалось временно укрепить свое положение и сохранить за собой собственность на землю.

Однако этот коллективный патронат имел и свои слабые стороны. Солдаты оказывали поддержку патронируемым крестьянам непосредственно на месте, но они не могли отстаивать их интересы за пределами ближайшей округи — в городе, перед лицом курии, суда, чиновной администрации. Эта форма патроната не гарантировала крестьянам облегчение податного бремени, а лишь давала возможность от случая до случая уклоняться от взноса подати. Кроме того, она не давала надежной защиты от местных властей, куриалов, когда конфликт между ними и деревней принимал более широкие масштабы, переносился в город. Едва ли эта форма патроната надежно защищала права деревни и от посягательств со стороны влиятельных собственников. Таким образом, реальное облегчение от чрезмерного фискального гнета, притеснений и вымогательств куриалов, чиновников, соседних землевладельцев крестьянин получал лишь только тогда, когда он передавал свою землю в собственность патрона. Поэтому патронат солдат не решал для деревни стоявшую перед ней проблему. Он мог быть, вероятно и был на практике, лишь первой переходной ступенькой к настоящему патронату.

Именно потому, что патронат солдат не обеспечивал в должной мере защиту интересов деревни, крестьяне в конце концов ищут покровительства более могущественных и влиятельных лиц, военных командиров, которые в силу своего положения могли оказать поддержку деревне против куриалов, чиновной администрации, в суде (XLVII, 13). Эти люди уже были заинтересованы и реально могли закрепить свою власть над отдавшейся под их патронат деревней (XLVII, 13—18). Арман показал, что в качестве таких военных патронов нередко выступали командиры — местные влиятельные собственники.129 Соответствующий указ Кодекса Феодосия также говорит о том, что во второй половине IV в. военные командиры, пользуясь своим влиянием, активно приобретали земли там, где были расположены их части.130 Таким образом, превращение земли патронируемых в собственность патрона — военного командира были совершенно реальной угрозой их положению независимых собственников.

Но если в пограничных районах антиохийской округи широкое развитие получил военный патронат, то в "гражданской" форме он был не менее развит около самой Антиохии и на западе антиохийской округи. Картина здесь в принципе такая же. Так, в конце IV в. одна из крупных свободных деревень на Амане, задолжавшая государству 100 номизм подати, отдается под патронат клирика, заплатившего за нее недоимки.131 Источники сообщают и о другом типе патроната. Вблизи от Антиохии богатый собственник, адвокат Микседем, воспользовавшись затруднением свободных деревень и выступая в качестве защитника их интересов в городе, превратился в патрона этих селений. Причем Микседем постепенно настолько утвердил свою власть над патронируемыми деревнями, что их жители уже "работают более на Микседема, чем на себя" (Liban., XXXIX, 10). От них ему поступали ячмень, пшеница и остальные продукты. Он, по словам Либания, "не стыдится бедности людей, из-за него впавших в нее" (Liban., XXXIX, 10). Весьма энергично Микседем стремился распространить свое влияние и на "другие деревни" — εις ετέρας κώμ,ας μεγάλας αυτον εισάγει (XXXIX, 11). Рассказ о Микседеме убедительно показывает, как активно во второй половине IV в. происходил в антиохийской округе переход под патронат мелких свободных земельных собственников целыми деревнями они отдавались под покровительство сильных и влиятельных людей. Но не только крестьяне ищут патрона, сами патроны, познав всю выгоду от развития патронатных отношений, весьма энергично стремятся распространить свой патронат даже на те селения, которые, по-видимому, еще не очень остро нуждались в нем. Таким образом, тяга к установлении патронатных отношений как со стороны самих крестьян, так и со стороны крупных собственников, способствовала тому, что этот процесс протекал исключительно активно и приводил к быстрому сокращению весьма значительной в антиохийской округе прослойки мелких земельных собственников.

В то же время данные Либания о Микседеме при внимательном их рассмотрении опровергают мнение о том, что патронат в антиохийской округе не ухудшил, в конечном свете, положения обратившихся к нему мелких земельных собственников. Как мы видим, Либаний подчеркивает, что крестьяне, ставшие под патронат Микседема, из-за него "впали в бедность" "работают скорее на Микседема, чем на себя" — Μιξιδήμω μαλλον ή σφίσιν άυτοις γεωργοΰσιν (XXXIX, 11). Либаний, как противник патроната, может быть, несколько сгущает краски в оценке реального положения ставших под патронат земельных собственников. Но именно эта враждебность его к институту патроната и побуждала Либания подчеркивать те стороны патроната, которые, видимо, уже вызывали опасения как у оказавшихся под властью патрона свободных крестьян, так и у тех, кто еще подумывал о переходе под покровительство. То, что Либаний смог прямо показать, как патронат приводил в лучшем случае лишь к весьма кратковременному улучшению их реального положения, свидетельствует о том, что, по-видимому, в конце IV в. уже все более явственно начинала ощущаться и "обратная" сторона патроната — все большее усиление зависимости патронируемых от своего патрона. Едва ли можно говорить о каком-либо улучшении реального положения мелких земельных собственников, если они еще больше "впадают в бедность" под покровительством этого патрона.

Таким образом, у нас нет достаточных оснований утверждать, что в Северной Сирии развивались какие-то особые формы патроната, которые не только позволили мелкому свободному крестьянству сохранить свою собственность на землю, но и укрепить свое положение. Развитие патроната в некоторых районах Северной Сирии было усложнено такой промежуточной формой как патронат солдат, но оно неизбежно в конечном счете приводило к усилению зависимости крестьянина от патрона, к потере им своей земли. В этом отношении нельзя не согласиться с мнением Г. Г. Дилигенского о том, что "процесс мобилизации земли, как правило, сопровождался в IV в. не обезземеливанием сельчан, но их закабалением и превращением в зависимых работников крупных поместий. Экспроприация колонов была завуалирована тем фактом, что они продолжали сидеть на своей земле и пользоваться своим индивидуальным хозяйством".132 Но если на Западе, где в силу отсутствия общины господствовали индивидуальные формы патроната, сразу же ставившие мелкого земельного собственника в полную зависимость от магната и ускорявшие утрату им своей земли,133 то на Востоке дело обстояло несколько сложнее. Здесь под патронат переходила целая деревня, выступавшая как единый, достаточно сплоченный коллектив, на "усвоение" которого патрону требовалось значительно больше времени. Вероятно, известную замедляющую роль играло и то, что целая община, в отличие от отдельного мелкого земельного собственника, была слишком заметной податной единицей, чтобы она могла быть легко и быстро перехвачена крупным землевладельцем у государства. Патронат развивался как постепенное отчуждение свободной деревни из сферы государственной власти, постепенное укрепление прав патрона.

Данные о сирийском патронате во многом отражают общую картину его эволюции. Первые симптомы широкого распространения патроната, как известно, относятся к 360 и последующим годам. Вскоре после первого эдикта о патронатах, изданного для Египта, в 368 г. был обнародован новый указ, запрещающий патронат уже на всей территории восточных провинций.134 Вероятно он в какой-то мере относится и к Сирии. Однако массовый характер, как показывает речь "О патронатах", относящаяся к 387—391 гг., переход под патронат приобретает в последние десятилетия IV в., когда на положении мелкого свободного крестьянства, consortia convicanorum, уже в полной мере стал сказываться результат роста налогового бремени в течение IV в. То обстоятельство, что массовый переход мелких земельных собственников под патронат ухудшал положение куриалов, обязанных из своего кармана уплачивать недостающую сумму подати государству и особенно то, что патронатное движение широко распространилось среди рабов и колонов средних землевладельцев-куриалов, подрывая их благополучие, в том числе и самого Либания — все это и явилось причиной искажения им подлинных причин перехода под патронат как свободного крестьянства, так и зависимых земледельцев.

Исходя из освещения Либанием характера патроната, к которому прибегали антиохийские convicani, некоторые исследователи считают, что он приводил не к переходу их в зависимость от патрона, а к укреплению их самостоятельности, способствовал укреплению мелкой земельной собственности.135 Важнейшее доказательство этого П. Пети видит в том, что у Либания в речи "О патронатах" не говорится о переходе земли в собственность патрона. Но ведь закрепление прав патрона над патронируемой деревней представляло длительный и постепенный процесс, в ходе которого патрону приходилось преодолевать сопротивление деревни. Но поскольку патрон, как правило, был могущественным лицом, он был достаточно сильным не только для того, чтобы оказывать деревне покровительство, но и для того, чтобы утвердить свою власть над деревней. Покровительство не оказывалось безвозмездно. Деревня расплачивалась с патроном либо натуральными платежами, либо предоставлением ему каких-либо преимущественных прав в деревне, в частности использования общественной земли (MPG, 82, 1420—1421). Как показывает пример уже упоминавшейся деревни на Амане, вероятно, нередко патронатные отношения возникали в связи с уплатой богатым человеком задолженности деревни фиску, что превращало ее в должника патрона. Все это позволяло ему закрепить свою власть над деревней, постепенно присвоить ее земельную собственность. В начале V в. был сделан важный шаг на этом пути. В 415 г. был издан эдикт, узаконивавший все патронаты до 397 г.136 Видимо, к этому времени и антиохийские патроны XLVII речи Либания прочно закрепили свою власть над значительной частью свободных деревень антиохийской округи. В связи с этим нельзя не согласиться с А. П. Рудаковым, который утверждал, что "в Сирии... свободные κωμαι особенно сильно были захвачены процессом концентрации в руках крупных собственников".137 Таким образом, для антиохийской округи IV в. в целом приходится, видимо, говорить не об укреплении и развитии мелкой земельной собственности, а о постепенном сокращении прослойки" мелких собственников, поглощении ее крупным землевладением. Археологические же данные о жизни антиохийской деревни не могли отразить этот процесс, который происходил путем постепенного включения свободных деревень в состав владений крупного собственника, включения, не менявшего внутреннего уклада хозяйственной жизни деревни.

Другим важным вопросом эволюции аграрных отношений является вопрос об эволюции средней земельной собственности, муниципального землевладения. Упадок его в IV в. несомненен. Но вопрос о внутренних причинах этого упадка представляет значительный интерес. Как мы показали выше, хозяйства средних городских землевладельцев, восточных провинций может быть немногим в большей мере основывались на использовании труда рабов, чем крупные. Поэтому основные различия между ними, видимо, прежде всего следует искать в сфере хозяйственных отношений между господами и колонами.

Либаний приводит достаточный материал для того, чтобы получить представление о положении антиохийского куриала, его отношении к своей земельной собственности, своему имению. Как правило, антиохийский куриал — собственник одного, редко двух поместий среднего достатка (κτηματα Liban., II; XXIII; XVI). В лучшем случае ему могло принадлежать еще один или несколько небольших доходных участков около Антиохии. Как правило, земельные владения куриалов являлись единственным источником их доходов. Поместье обеспечивало городской дом куриала основными продуктами, а летом в нем жила его семья. Остающиеся продукты продавались и составляли денежный доход куриала. Однако главная задача поместья — обеспечение нужд господского дома. Отсюда известное стремление куриалов обзаводиться поместьями там, где возможно было поликультурное хозяйство, способное максимально обеспечить потребности господского дома. В такой местности было расположено и имение Либания.

Стремление более полно обеспечить себя основными продуктами за счет своего хозяйства неизбежно было связано с существованием в среднем поместье значительного господского хозяйства. Соответственно и использование труда рабов (Liban., LVIII, 7) и колонов в господском хозяйстве было более значительным. Как явствует из XLVII речи Либания, конфликты колонов со своими господами — средними земельными собственниками, куриалами, в основном происходят из-за земледельческих работ, требуемых господином.138 Таким образом, в поместьях, принадлежавших средним землевладельцам, вероятно существовали не особенно благоприятные условия для развития и укрепления хозяйственной самостоятельности колонов. И скорее они не улучшались, а ухудшались, так как по мере сокращения применения рабского труда, ограниченными из-за обеднения куриалов возможностями использования труда наемных работников, они, будучи заинтересованы в сохранении значительного господского хозяйства, были вынуждены все шире привлекать к работе в последнем своих колонов. Колоны куриалов были более тесно связаны с хозяйством господина, фактически находились в большой зависимости от него.

Не вызывает никакого сомнения также и то, что бремя куриальных повинностей в IV в. становилось все более разорительным. В связи с этим куриалы были вынуждены усиливать эксплуатацию своих поместий. Иоанн Златоуст самыми мрачными красками рисует положение колонов: "На несчастных колонов, — сообщает он, — умирающих с голода, взваливают бесконечные, невыносимой трудности работы; от них требуют непосильных услуг, их третируют, как ослов или мулов, или как камни, не давая даже перевести дыхание. Независимо от того, приносит ли их участок доход или нет, с колонов требуют тех же повинностей, не имея никакого снисхождения" (MPG, 58, 531). Из рассказа Феодорита Киррского следует, что даже наиболее состоятельные члены курии эксплуатировали свои имения, не считаясь с реальным положением зависимых от них земледельцев. Этот рассказ рисует полную напряженного драматизма картину взыскания натуральных поборов с деревни, пострадавшей от неурожая, собственником земли, куриалом Летоем. Ни явно бедственное положение деревни, ни мольбы и слезы крестьян, ни просьбы местного священника не побудили Летоя хоть на иоту уменьшить побор с крестьян. Лишь взыскав все сполна, он выехал в Антиохию (MPG, 82, 1024).

Естественно, что все возраставший нажим куриалов на своих земледельцев вызвал растущее сопротивление с их стороны, и куриалам приходилось все чаще использовать власть курии, муниципальную полицию для подавления недовольства колонов. По словам Либания, если колоны (περι την γην πονοΰντες) не согласятся с вымогательствами своих господ, то "разговор короткий — стражник с веревками — в имение (αγρόν) и камера принимает заключенных" (XIV, 5). "Жестокость господ, — пишет он, — ежедневно без меры прибегает к этому средству, так как легко заключить в оковы человека, которого закон вынуждает молчать и тогда, когда с ним поступают неправо" (XIV, 5).

С помощью муниципальной организации, осуществлявшей административно-фискальную власть над антиохийской округой, куриалы могли выколачивать из своих земледельцев необходимые им средства, но все более явственно вырисовывающимся результатом такой хищнической эксплуатации поместий было быстрое экономическое истощение принадлежащих им хозяйств, разорение земледельцев. Этим в значительной мере и был вызван прогрессирующий упадок средних поместий, неуклонно нараставшее общее обеднение сословия куриалов.

Поэтому недовольство земледельцев, сидевших на их землях, было особенно сильным, Отсюда их настойчивое стремление укрыться от невыносимого гнета под сенью патроната. Как показал Цулюэта, развитие патроната наносило наиболее серьезный ущерб куриалам.139

Речь Либания "О патронатах" подтверждает правильность, этого вывода. Причем она показывает, что особая трудность для куриалов в связи с развитием патроната в Сирии, как, вероятно, и во многих других провинциях восточной части империи, заключалась в том, что значительная часть их земледельцев была свободными колонами, обрабатывавшими землю на определенных условиях, юридически свободных лиц, имевших право протестовать против притеснений со стороны собственника земли — куриала.

Вероятно куриалы, заинтересованные в усилении эксплуатации своих колонов, особенно активно использовали стремление государства к прикреплению колонов. Раньше, когда муниципальная организация была сильна, они имели достаточно возможностей как для эксплуатации своих колонов, так и для поддержания власти над ними. Формальная свобода этих колонов весьма сильно ограничивалась реальным соотношением сил между ними и господином. В эксплуатации своих колонов куриал мог в полной мере опираться на находившуюся в руках сословия куриалов муниципальную организацию, которая располагала широкими административными и полицейскими правами на городской территории. Теперь же были достаточно сильны и те силы, которые, используя в своих интересах сложившееся положение, могли со все большим успехом противостоять слабеющей куриальной муниципальной организации — крупные землевладельцы, сенаторы, чиновники, военное сословие. Эдикт 399 г. (СТ, XI, 24, 4) перечисляет категории лиц, выступающих в качестве патронов. Это, прежде всего, magistri utriusque militiae, comites, proconsules, vicarii, Augustales, tribuni, т. е. крупные землевладельцы, сенаторы, представители военно-чиновной верхушки империи.

Разными путями происходил переход колонов, сидевших на землях куриалов, под патронат более сильных и влиятельных лиц. Здесь мы видим и прямое бегство отдельных земледельцев. По словам Либания, "немало людей... отправляются к этим сильным людям, ...чтобы воспользоваться их беззаконным могуществом" (XLVII, 17). Иногда это целые деревни, которые, противодействуя "лихоимству" господина земли, прибегают к помощи соседних крупных собственников (XLVII, 11). Либаний, сам оказавшийся жертвой патроната, подробно рассказывает свою историю, которая проливает яркий свет на конкретные пути развития этого института. Мы не знаем, возросло ли в IV в. бремя, ложившееся на колонов Либания. Естественно предполагать, что, стремясь представить себя несправедливо обиженным, он скромно умалчивает об этой немаловажной стороне дела.140 Но даже вполне допустимо, что их повинности и не увеличились в значительных размерах, так как Либаний был свободен от повинностей декурионата и, следовательно, находился в более выгодном положении, чем куриалы. Тем не менее и его земледельцы, свободные колоны, на протяжении четырех поколений обрабатывавшие его землю, отказались выполнять требования господина. Тогда он прибег к старому испытанному средству — подал в суд жалобу на своих колонов. Немедленно часть из них была схвачена и брошена в тюрьму и началось расследование. Сначала дело шло в пользу Либания (XLVII, 13). Тогда оставшиеся на свободе колоны нашли влиятельного покровителя в лице одного из военных командиров (στρατηγός). За обильные приношения продуктами и деньгами он оказал им поддержку в суде и Либаний проиграл свою тяжбу с колонами.141 Неизвестно, как развивались дальше отношения Либания с ними. Однако другие данные той же речи рисуют по существу дальнейшее развитие сложившейся ситуации. Мы видим, что в лице такого влиятельного и сильного покровителя деревня постепенно приобретала постоянного патрона, который поддерживал ее в борьбе как против собственника земли, так и против притеснений "извне".

Как видно из речи, колоны куриалов искали покровительства влиятельных собственников против своих не только потому, что они притесняли их, но и потому, что многие господа оказывались не в состоянии оградить их интересы от посягательств других (XLVII, 22—25). За этот патронат деревня расплачивалась с патроном частью причитавшихся собственнику земли взносов, т. е. фактически за счет господина. Как говорит Либаний, на деле у деревни оказывался не один, "законный" (XLVII, 22— 25), а два господина. Дальнейшее развитие этой ситуации приводило к тому, что более сильный, т. е. патрон, постепенно выживал более слабого — господина земли и завладевал его имением. Чаще всего борьба заканчивалась тем, что лишившийся значительной части своих прежних доходов, притесняемый патроном, куриал беднел, разорялся (XLVII, 32) и оказывался вынужденным за бесценок продать свое имение патрону, который, таким образом, становился его полным собственником.

Вынужденная продажа средними собственниками-куриалами своих земельных имуществ во второй половине IV в. становится широко распространенным явлением. Либаний часто рассказывает о том, что влиятельные собственники, чиновники и военные "за небольшую цену приобретают имущество своих соседей, которые не в состоянии вынести непрерывных злоключений" (L, 12).

Этим вопросам вынуждено было уделять все большее внимание и правительство. Эдикт 387 г. специально посвящен рассмотрению случаев, когда куриал продает свое имущество "будучи вынужден влиянием покупателя" (СТ, X, 34, 1). Огромная роль патроната в упадке среднего землевладения не вызывает сомнения. Именно possesores средней руки больше всего страдали от развития патронатных отношений.

В связи с этим нельзя признать убедительными попытки некоторых исследователей, в частности Арман, на основании антиохийского материала, противопоставить военный патронат гражданскому, показать, что военный патронат в равной мере подрывал благополучие как средних, так и крупных собственников.142 Безусловно, крупные влиятельные собственники лишь случайно могли потерпеть ущерб от развития патронатных отношений, и как гражданский, так и военный патронат укреплял их позиции. Выдвинутые в подкрепление этой теории доводы по существу основываются лишь на доказательстве того, что Либаний, который был собственником двух-трех небольших имений, являлся крупным землевладельцем. Но попытка представить Либания крупным собственником встретила в последнее время серьезные возражения в зарубежной литературе. П. Пети, специально исследовавший вопрос об имущественном положении Либания, "весьма убедительно показал, что у нас нет достаточных оснований причислять его к крупным землевладельцам.143 Но опровергнув утверждения Армана, Пети тем самым доказал, что даже наиболее состоятельные из средних землевладельцев нередко становились жертвой развития патронатных отношений. Тем более от него должны были страдать менее состоятельные куриалы. В свете этих данных становится все более очевидным, что развитие как гражданского, так и военного патроната шло в одном направлении — оно подрывало материальное благополучие средних землевладельцев.

Со второй половины IV в. упадок среднего землевладения принимает исключительные размеры. Если в первой половине IV в. этот процесс проходил во многом еще подспудно, незаметно, постепенно подтачивая среднее, куриальное хозяйство, то во второй он уже раскрывается в самых ярких его внешних проявлениях.

Произведения Либания позволяют проследить этот процесс. Если в первой половине IV в. экономический упадок хозяйства среднего землевладельца-куриала явственно сказался лишь на части куриалов, наиболее бедных, собственниках одного небольшого имения, бывшего единственным источником их доходов, то во второй половине IV в. он уже в полной мере сказался на хозяйстве основной, средней прослойки куриалов, собственников одного-двух небольших имений и различных имуществ: домов, небольших земельных участков, приносивших дополнительный доход, и даже на части наиболее состоятельных куриалов. Вся вторая половина IV в. — это бремя продажи куриалами своих имуществ, драматично описанное Либанием. Куриалы среднего достатка, солидные и уважаемые в городе собственники, были вынуждены расставаться со своими имуществами. Сначала они продавали самые небольшие из своих имений, рассчитывая этим если не совсем, то надолго поправить свои дела. Либаний в это время все чаще говорит о куриалах, у которых остается "одно-единственное имение", "их последняя надежда" (XIV, 18). Затем начиналась упорная борьба за сохранение этого источника их существования. Предпринималось все возможное, чтобы избежать, отсрочить его продажу. Куриал расставался со своим имуществом, которое приносило ему дополнительный доход — городским доходным домом, отдельными небольшими участками земли под городом. Продавалась также часть имущества городского дома — внешнее свидетельство достатка куриала, которое нередко скрывало его фактическое обеднение. Приходилось продавать драгоценную утварь, накопленную поколениями его предков, рабов из городского дома— прислужников, воспитателей детей, кормилиц (Liban., XLVII, 8). Когда все эти средства были исчерпаны, куриалу не оставалось ничего иного, как занимать под свое последнее имение. Наконец наступала и его очередь. Родовое имение куриала, в котором находились могилы многих поколений его предков, опутанное долгами, шло на продажу с молотка. Теперь "куриал вычеркивается из списка курии, причем не губка стирает буквы, а отсутствие имущества" (Liban., XLVII, 9—10). Как показывает судьба друга Либания, одного из наиболее богатых куриалов Антиохии Олимпия, в таком положении оказывались и некоторые богатые куриалы (Liban., LXIII). "Сколько состояний (куриалов. — Г. К.) перешло к другим", "другие обрабатывают их имения" — горько сетует Либаний по поводу упадка среднего, куриального землевладения (XXIII, 22).

В чьи же руки переходили поместья куриалов? Мы не имеем сведений о покупке земли куриалов мелкими земельными собственниками, зажиточными крестьянами. Следовательно, едва ли в сколько-нибудь заметных размерах мелкая земельная собственность могла укрепиться за счет средней. Поэтому нам представляется маловероятным мнение Чаленко, что средние имения могли распадаться на более мелкие хозяйства — фермы состоятельных крестьян-собственников земли.144 Имеющиеся в нашем распоряжении данные показывают, что известная часть земель обедневших и разорившихся муниципальных землевладельцев приобреталась более богатыми куриалами principales, πρωτοι постепенно превращавшихся за счет разорения остальных в крупных земельных собственников — πολλην γην έχοντες (Liban., XLVIII, 37; II, 54). Но у нас нет никаких оснований считать, что именно к ним перешла большая часть куриальных поместий. Подавляющее большинство покупателей были крупными землевладельцами, чиновниками, военными, богатыми торговцами, ростовщиками (Liban., XI, 7, 11, 12, 34, 54; XLVIII, 37). Многочисленные выдвинувшиеся на гражданской или военной службе чиновники и военные командиры, разбогатевшие ростовщики, люди, не имевшие раньше земельных владений, в IV в., "не торгуясь", скупали поместья куриалов (Liban., II, 12). "Другие хозяйничают в их поместьях", с горечью писал Либаний (XLVIII, 3).

Яркую картину мобилизации земельной собственности в руках крупных землевладельцев в IV в. рисует Иоанн Златоуст. Он не только подтверждает данные Либания об активном движении земельной собственности, рассказывая, что в его время на городской площади — основном центре торговых сделок — непрерывно шли покупка и продажа поместий, участков, но и сообщает о том, что эта земля в основном переходила к крупнейшим собственникам. Он говорит о их "ненасытной жадности" к приобретению земли, о том, что они ни перед чем не останавливаются в стремлении увеличить свои владения (MPG, 47, 363—364). "Они покупают ценные имения" (αγρούς πολυστηνάκτους), "предъявляют притязания на соседние земли не для своей собственной безопасности, но в ущерб своим ближним, подобно быстро распространяющемуся огню, грабя своих соседей" (MPG, 47, 360; 51, 344; 56, 61). Честными и нечестными путями они присоединяют к своим землям новые "тысячи плетров земли". Стремительный рост богатства и могущества отдельных домов в Антиохии, рост числа сенаторов, происходивших из этого города, в течение IV в. 145 может служить косвенным подтверждением быстрого укрепления крупной земельной собственности за счет средней и мелкой.

Интенсивный в IV в. переход средних и мелких земельных имуществ в руки богатейших собственников вносил изменения в экономическую жизнь городской округи. Статистически безусловно невозможно учесть каково было соотношение крупной, средней и мелкой земельной собственности. Но определенная сумма данных дает достаточные основания предполагать, что в антиохийской округе до конца III—начала IV вв. в руках средних и мелких землевладельцев находилась не меньшая, если не большая часть антиохийской округи. В Антиохии в конце III—начале IV вв. было 600 куриалов (Liban., XLVIII, 3). Даже если только половина их — куриалы среднего достатка и более богатые владели двумя-тремя поместьями, то это значит, что им принадлежало не менее 1000 средних поместий. Если к этому прибавить земли более мелких городских земельных собственников, многих сотен свободных деревень, которые источники характеризуют как "большие и многонаселенные" (κωμαι μεγάλαι και πολυάνθρωποι), то, учитывая общие размеры территории антиохийской округи, можно говорить по крайней мере о равенстве мелкой и средней, с одной стороны, и крупной земельной собственности, с другой. Таким образом, едва ли было бы ошибкой утверждать, что IV век в жизни антиохийской округи был временем установления абсолютного господства крупной земельной собственности.

Переход поместий муниципальных землевладельцев-куриалов в руки крупных земельных собственников не мог не вносить изменений в хозяйственную жизнь средних поместий. Можно предполагать, что в большинстве случаев крупный собственник не был заинтересован в сохранении собственного господского хозяйства в этих поместьях, так как он имел широкие возможности удовлетворять разнообразные запросы своего дома из большого числа поместий и владений различного хозяйственного направления. Также и сама вилла, господский дом, в котором семья куриала жила часть года и которая была важным центром не только хозяйственной эксплуатации всего имения в целом, но и центром господского хозяйства, за редким исключением, когда она была расположена в особенно удобной и красивой местности, утрачивала всякий интерес к ее сохранению со стороны крупного собственника. Не следует ли именно с этим связывать факт упадка средних вилл в IV—V вв., зафиксированный Чаленко?

Ликвидация или сокращение собственного господского хозяйства в средних поместьях с переходом их в руки крупных землевладельцев изменяла и хозяйственные отношения в этих поместьях. В результате создавались более благоприятные условия для дальнейшего сокращения применения рабского труда, укрепления хозяйственной самостоятельности колонов, прежде обязанных все возраставшими работами на господской земле.

Не с этим ли переходом средних поместий к крупным землевладельцам и стоит в связи их хозяйственное раздробление, засвидетельствованное Чаленко? В находившейся на землях крупного собственника деревне вообще могло не существовать какого-либо господского центра ее эксплуатации. Как видно из рассказа Феодорита Киррского, землевладелец или его представители могли посещать такую деревню лишь для получения того, что причиталось господину с колонов, а в остальном деревня пользовалась полной хозяйственной самостоятельностью (MPG, 82, 1413). Разбросанность и многочисленность владений крупных земельных собственников, которая, по-видимому, была характерна не только для антиохийской округи — в значительной своей части горной области, не способствовавшей образованию крупных сплошных территориальных владений, определяла и распределение центров их хозяйственной эксплуатации. Если в среднем поместье господская вилла была обязательно центром ее хозяйственной эксплуатации, то крупный собственник мог иметь один центр на несколько своих владений. Он мог сложиться в месте наиболее удобном для контроля над хозяйственной жизнью ряда близлежащих к нему владений. В то же время он должен был находиться в месте, наиболее удобном для связи с Антиохией. Видимо, поэтому в IV—V вв. быстро растут крупные селения, расположенные на путях в Антиохию, и крупные виллы в них. Известный интерес представляет и появление в таких больших поселках на массиве Белус больших, оснащенных сложным оборудованием, обеспечивавшим изготовление большого количества масла, "предприятий", которые, по мнению Чаленко, принадлежали крупным собственникам.146 На этих предприятиях и могла производиться переработка продуктов, поступавших сюда из всех близлежащих владений крупного собственника,

Наряду с такими центрами хозяйственной эксплуатации, крупные собственники, как показывают археологические данные и материалы других источников, в IV—VI вв. интенсивно строили большие роскошные виллы для отдыха с множеством различного рода построек для развлечений в красивейших местах своих владений, в курортном предместье Антиохии — Дафне. Яркими примерами такого рода построек являются вилла в Якто, ряд роскошных вилл Дафны, открытых во время раскопок.147

В целом изучение крупных вилл II—VI вв. показывает определенную их эволюцию, несомненно отражавшую изменение их хозяйственного значения. Меняется и их внешний облик. Если в более простых по своей архитектуре виллах II—III вв. все подчинено прежде всего практическим, хозяйственным интересам, что нельзя не связывать с существованием более развитого господского хозяйства, то виллы IV—VI вв. в большей мере выступают как место отдыха и развлечений их владельцев. Их хозяйственное назначение нередко отступает на второй план.148 Иоанн Златоуст упрекал богатейших землевладельцев Антиохии второй половины IV в. в том, что они строят в своих поместьях роскошные бани, постройки для разного рода развлечений, вводят "изнеженные нравы" (MPG, 60, 147).

Несколько большие возможности укрепления своей хозяйственной самостоятельности, своего мелкого хозяйства, которые имелись у земледельца крупного собственника, были для него немаловажным фактором. Представляли они интерес и для господина. В эпоху, когда "мелкое хозяйство снова сделалось единственно выгодной формой земледелия",149 некоторое укрепление хозяйственной самостоятельности колонов, повышая их заинтересованность в результатах своего труда, безусловно, смягчало для крупного собственника экономическое воздействие кризиса рабовладельческого способа производства, делало его хозяйство экономически более крепким и доходным, чем хозяйство среднего собственника. В этом и следует видеть одну из внутренних причин быстрого упадка в IV в. средней земельной собственности и укрепления крупного частного землевладения.

К раздроблению господского хозяйства крупных собственников толкали не только устремления их колонов, но, вероятно, и известное понимание ими собственной выгоды. Развитию этого процесса, видимо, способствовал также и сам рост крупной частной земельной собственности, постоянное присоединение к землям богатых владельцев новых имуществ, территорий свободных деревень, переходивших под их патронат,150 что само по себе не могло не разрушать прежней хозяйственной целостности их поместий. С другой стороны, крупный землевладелец, в отличие от среднего, мог предоставить большую хозяйственную самостоятельность своим колонам, не опасаясь угрозы ослабления или утраты своей власти над ними, поскольку он обладал реальными возможностями обеспечить их эксплуатацию и подчинение. Рассмотренный выше конфликт Либания с его колонами, преимущественное развитие патроната на землях средних собственников свидетельствуют о том, что в условиях укрепления хозяйства мелкого самостоятельного землевладельца средний собственник уже не всегда мог собственными силами обеспечить их эксплуатацию и подчинение. Ему, как видно из Либания, приходилось в этом отношении все больше рассчитывать на помощь слабевшей муниципальной организации и чиновного аппарата.

В отличие от него, крупный собственник осуществлял эксплуатацию и контроль над деятельностью массы мелких хозяйств через небольшой, но гибкий аппарат управляющих, о котором постоянно упоминает в своих произведениях Иоанн Златоуст, а подчинения земледельцев он достигал не только своим авторитетом и влиянием, но и наличием достаточной и мобильной силы. Если у Юста антиохийского в эпоху Диоклетиана было 1000 частных солдат, то антиохийские магнаты выезжали в свои поместья в сопровождении свиты из 1000—2000 человек — силы, вполне достаточной для поддержания своей власти.151 Благодаря этим возможностям они могли полностью использовать стремление государства к прикреплению колонов для утверждения собственной власти над ними.152

Однако все вышеизложенное отнюдь не означает, что в крупных поместьях не было господского хозяйства. Оно сохранялось там, где это было необходимо для собственника или экономически выгодно ему. Но он, в отличие от среднего собственника, бедневшего куриала, имел более широкие возможности сочетать на господской земле труд колонов и наемных работников. Налоговый гнет, разорявший мелких земельных собственников округи, заставлял все большее их число прибегать к помощи богатых землевладельцев, за дешевую плату подрабатывать в их поместьях. Многие из этих крестьян становились должниками, постепенно превращались в трибутариев. Многие из них в течение длительного времени использовались в господском хозяйстве, а затем частично наделялись землей и превращались в наследственных арендаторов земли, колонов.153

Наряду с ростом крупной частной земельной собственности, в антиохийской округе по существу в течение IV в. сложилось крупное церковно-монастырское землевладение. До IV в. земельная собственность христианской церкви на территории Антиохии, как и в большинстве остальных областей империи, была ничтожна. Ее основу заложили крупные дарения императоров, начиная с Константина и Констанция, давшего церкви право приобретения земельных имуществ (СТ, 1, 2, 1) и частных лиц.154

Огромные податные привилегии церкви в немалой степени способствовали росту ее земель, успешной деятельности церкви как патрона.155 Стремясь к приобретению земель, антиохийская церковь в IV в. не останавливалась перед прямым ее захватом. Языческие противники христианства открыто упрекали церковь в чрезмерной жадности к приобретению земельных имуществ. Император Юлиан с удовлетворением отмечал, что в его время церковники лишены возможности "присваивать владения других".156 Либаний неоднократно укорял церковь за то, что она "покушается на чужие поместья" (Liban., XXX, 9—11, 54; XXXI, 52). Рост церковных имуществ в IV в. был столь быстрым, что церковь с трудом успевала осваивать их, осуществлять хозяйственную эксплуатацию своих земель. Поэтому хозяйственные заботы настолько занимали служителей церкви, что клирики, как отмечал Иоанн Златоуст, тратили большую часть времени на управление и хозяйственную эксплуатацию церковных имуществ, а не на свою деятельность духовных пастырей. "Теперь, — писал он, — священники божьи хлопочут и о сборе винограда, и о жатве, и о продаже, и о покупке..." (MPG, 58, 763—764). Епископы же, в ведении которых находились все имущества церкви, "в такого рода заботах превзошли даже управляющих, экономов... они каждый день заняты тем, чем обыкновенно занимаются сборщики, приемщики, счетчики и казначеи" (MPG, 58, 762).

В течение IV в., наряду с маленькими деревенскими и поместными церквями, в антиохийской округе, в наиболее крупных селениях появляются большие церкви, которым принадлежали обширные земельные владения.157 Окружавшие эти церкви многочисленные хозяйственные помещения свидетельствуют о том, что постепенно утверждая господство в деревне, подчиняя себе соседние селения, они превращались в крупные центры хозяйственной эксплуатации. Археологические материалы Серджиллы и Брада рисуют именно такую картину и целиком подтверждают справедливость слов Иоанна Златоуста.158

Однако еще более значительным, чем церковное, было монастырское землевладение. С начала IV в. в антиохийской округе распространяются различные формы индивидуального подвижничества. Эрмиты первоначально селились в местах, наиболее удаленных от городов и деревень. Быстрый рост их поселений привел к образованию монастырей.

Первый монастырь в антиохийской округе появился в Гиндаре в последние годы правления Константина. Основная же их масса возникла в антиохийской округе во второй половине IV в.159 К концу IV и особенно в V вв. она стала районом мощного монастырского землевладения. Небольшие монастыри были разбросаны повсеместно. Так, только на сравнительно небольшой равнине Дана в V в. было около 40 монастырей, а к концу VI в. число их возросло до 80.160 В конце IV — начале V вв. появляются крупные монастыри. Например, в монастыре Никертай около Антиохии в V в. было 400 монахов. Десятки монастырей насчитывали по 100—200 монахов.161 Вокруг монастырей складывались крупные монастырские хозяйства. Примерами могут служить монастыри Дейр-Турманин, Каср-эль Банат и многие другие.162 Так, хозяйство монастыря Каср-эль Банат охватывало обширную прилегающую к нему равнину. Многочисленные хозяйственные постройки, прессы, обнаруженные в монастыре, свидетельствуют о его большой хозяйственной деятельности. В ряде районов, например на равнине Дана, сложились такие огромные монастырские владения, о которых не могли и мечтать многие крупные собственники Антиохии.163 В результате церковно-монастырское землевладение охватило в V в. значительную часть антиохийской округи. Бурный рост монастырей в последней трети IV—начале V вв. нельзя не связывать с изменением положения массы мелких земельных собственников, свободного крестьянства, его усилившимся обеднением и разорением. Наличие в Сирии IV в. большой прослойки мелких земельных собственников, положение которых становилось все более трудным, сыграло важную роль в быстром развитии монастырского землевладения. Монастыри и монастырские хозяйства поглотили значительную часть свободного сельского населения антиохийской округи, превратившегося отчасти в монахов, а в основной своей массе — в монастырских колонов.

Как показывают данные Либания, монашество очень активно захватывало земли соседних свободных деревень, владения куриалов под флагом борьбы с язычеством. Уничтожая языческие храмы, оно присваивало выделенные этим храмам общественные земли деревень, поместья куриалов, расположенные среди или по соседству с бывшими владениями языческих храмов (Liban., ХХХ, 11; II, 32). В течение нескольких десятилетий конца IV—начала V вв. монастыри складываются как мощные хозяйственные организмы и к середине V в. вырабатывается и определенный тип монастырского строительства, складывается сложный комплекс хозяйственных, жилых и культовых построек.

Таким образом, эволюция земельной собственности в антиохийской округе показывает, что в течение IV в. здесь происходит интенсивная концентрация крупной земельной собственности за счет мелкой и средней. Особенно широкие размеры этот процесс принимает к концу IV — началу V вв. Развитие и укрепление мелкого хозяйства в этот период было связано не с развитием мелкой земельной собственности, а с упрочением известной хозяйственной самостоятельности основной массы колонов, что явилось следствием роста крупного землевладения. Это вполне объясняет оживление хозяйственной жизни деревни: появление деревень или отдельных крестьянских хозяйств на месте прежних жалких поселков работников вилл, появление при этих хозяйствах собственных цистерн, колодцев, небольших прессов и т. д. Но едва ли есть основания считать оживление строительной деятельности в деревне, постройку многочисленных церквей доказательством ее экономического благополучия, показателем зажиточности мелких земельных собственников. Скорее можно предположить, что это строительство велось в основном церковью, и достаточно спорным является вопрос, в какой мере оно осуществлялось силами и средствами жителей самих деревень. Та или иная степень их участия отнюдь не исключает того, что основные средства на постройку выделялись церковью, патроном (MPG, 82, 1421), господином земли, заинтересованным в строительстве προς ειρήνην των γεωργούντων (MPG, 60, 147).164 Таким образом, факт широко развернувшегося церковного строительства в деревнях не может служить достаточным доказательством независимости и благополучия жителей деревень. Вполне вероятно, что это строительство шло параллельно с их превращением в колонов крупных землевладельцев.

Кроме того, в Сирии находились и значительные императорские домены.165

Материал Антиохии исключительно отчетливо показывает; как наряду с ростом крупной независимой от городов частной земельной собственности, церковно-монастырского землевладения в IV в. происходил упадок античной формы собственности, муниципального землевладения, разложение земельной основы рабовладельческого города.

В ведении муниципальной организации находились следующие земли: 1) земельные имущества, являвшиеся собственностью города как коллектива граждан (αγροι της πόλεως); 2) земли куриалов, обязанных муниципальными повинностями, и мелких городских земельных собственников; 3) податная округа города, на территории которой муниципальные организации осуществляли сбор податей и другие административно-фискальные функции.

Земельная собственность Антиохии состояла из земель, дарованных городу при его основании Селевкидами, дарений частных лиц и имуществ, приобретенных городом в результате покупки, перехода к городу земель его должников и т. д.166 Основу владений города составляли земли, дарованные Селевкидами, значительно меньшую часть представляли частные дарения и, по-видимому, совсем ничтожную долю составляли земли, приобретенные самим городом. В целом Антиохия еще в конце III в. обладала огромной земельной собственностью. Ей принадлежали поместья и участки самого различного характера: пахотные земли, виноградники, сады, луга, пастбища (Liban., XXX, 33; XXXI, 20; L, 5). Город имел и крупные поместья, в которых имелись колоны, рабы, различный скот (мулы, ослы, верблюды), сельскохозяйственный инвентарь и пр.167 Город являлся собственником этих имений, коллективным господином рабов и колонов, работавших на его землях. Лица, получавшие от города эти земли в аренду, пользовались доходом с них, уплачивая соответствующую плату городу (Liban., XXX, 20—24).

Наличие значительной земельной собственности у города было одним из важнейших источников доходов городской общины. Можно спорить, по-видимому, лишь о том, составляли ли доходы от собственных земельных имуществ города в конце III в. основу муниципального бюджета. Некоторые исследователи склонны преуменьшать значение городской земельной собственности.168 Однако в любом случае материал Антиохии не позволяет недооценивать ее роль в жизни города. По словам современников, "город обладал обширными земельными имуществами" (πλήθος κτημάτων). 169 В Антиохии, как и в других городах, эти земли были приписаны к различным общегородским учреждениям и обеспечивали их деятельность. Причем одни из них обеспечивали нужды города "натуральным" путем, другие — денежными средствами, поступавшими от их эксплуатации. Город, как правило, не был заинтересован в непосредственном, прямом использовании своих земель и охотно сдавал их в длительную или краткосрочную аренду, обеспечивавшую ему поступление денежных доходов (Liban., XXXI, 16). Нередко он оплачивал труд находившихся у него на службе лиц, представляя им в бесплатное пользование доходные участки городской земли (Liban., XXXI, 20).

Наличие очень значительной коллективной земельной собственности гражданской городской общины, дававшей в той или иной форме всем его гражданам ту или иную долю доходов от эксплуатации общих владений города, от эксплуатации сидевших на этих землях рабов и колонов, безусловно играло важную роль в объединении всего коллектива граждан известным единством интересов. Благодаря доходам с этих земельных имуществ, городская община располагала значительными коллективными средствами. Они в какой-то степени помогали стабилизации экономических и политических отношений в городе. Принадлежавшие городу запасы продовольствия (Liban., XVIII, 195), денежные средства давали возможность, в случае неурожая, сдержать хотя бы на время рост цен на рынке и организовать закупку продовольствия в других областях. В случаях роста недовольства городской бедноты, опасного обострения противоречий между имущей и неимущей частью населения, муниципальная организация могла использовать эти средства для смягчения недовольства беднейшего населения города, развернуть строительные работы с целью дать заработок городской бедноте.

С конца III в. положение города как земельного собственника серьезно изменилось. Во время правления Константина начались конфискации городских земель, продолжавшиеся и в правление Констанция. По-видимому, у Антиохии были конфискованы те земли, которые были даны ей при основании Селевкидами, т. е. основная масса земельных имуществ города.170 Эти земли, перешедшие в res privata, были затем в значительной своей части раздарены и проданы крупным землевладельцам, чиновникам, военным командирам (Liban, XIII, 45; XXXVII, 2). Лишь часть их сохранилась в составе императорских имуществ. Характеризуя положение с городскими землями в середине IV в., Либаний писал, имея в виду и Антиохию: "города лишились старых и принадлежавших им по праву владений", что "частные дома· (ιδίους οικους) обогатило, а общественные (τοΐς δε κοινοΐς) объяло неприглядностью" (Liban., XIII, 45).

Констанций возвратил некоторым городам четверть доходов с их прежних земель (СТ, IV, 13, 5). Однако городам вернули не сами земли, оставшиеся в составе res privata, а лишь доходы с них, и, следовательно, города не восстановили своего прежнего положения собственника этих земель. Кроме того, эти доходы были специально определены на строительство и содержание городских укреплений. Как известно, до IV в. значительная часть городов не имела стен. В IV в., в связи с изменившейся обстановкой, стало необходимым укрепление городов, постройка вокруг большинства из них стен и серьезная перестройка их там, где они обветшали или разрушились. Таким образом, эти средства отнюдь не предназначались на внутренние нужды города. Поэтому Либаний говорит о продолжающемся обеднении городов в правление Констанция (Liban., XIII, 45).

Положение с городскими земельными имуществами временно изменилось лишь в правлении Юлиана. В 362 г. специальным указом городам были возвращены их прежние земельные имущества. (СТ, X, 3, 1; XV, 1,8, 9, 10; Liban., ep. 828; XIII 45; Amm. Marc., XXV, 4, 15). Аммиан Марцеллин уточняет содержание этого указа. Он говорит, что Юлиан возвратил городам все принадлежавшие им прежде земли, "кроме тех которые были законно проданы прежними императорами",171 т. е. те имущества городов, которые остались в руках императоров к моменту возвращения этих земель городам. Однако известно, что значительная часть земель была "законно продана" императорской властью при Констанции. Поэтому города получили обратно далеко не все свои прежние земельные имущества. Однако даже при том, что Антиохия получила обратно лишь часть своей прежней земельной собственности, город располагал, по словам императора Юлиана, "огромными земельными имуществами". Он говорит о 10 000 клеров (μυρίους κλήρους γης) принадлежавшей городу земли.172 Не случайно Либаний говорит о том, что в результате возвращения земли городам Юлиану "принадлежит избавление городов от бедности" (Liban., XVIII, 195).

После смерти Юлиана эти земли были снова отобраны в res privata.173 В годы правления Валента, когда правительство остро нуждалось в деньгах, они в большей своей части были распроданы почти за бесценок крупным собственникам и окончательно перешли в их руки (FHG, IV, р. 155). Валент вернул городам лишь треть доходов, получаемых с их прежних общественных земель.174 Таким образом, города окончательно утратили во второй половине IV в. большую часть своих крупных земельных имуществ, имевшихся у них к концу III в. В их собственности остались лишь те земли, которые были даром частных лиц или приобретены самим городом. Подобные небольшие земельные имущества были у Антиохии. Это, во-первых, земли, подаренные городу частными лицами в предшествующие столетия. Либаний в речи к императору Феодосию говорит (L, 5) о том, что у Антиохии "есть земельные участки, оставленные городу в наследство (εν διαθήκαις δεδομέγα) прежними поколениями", которые обрабатываются городом и доход от них поступает к нему как к владельцу (ταΰτα γεωργεΐται τη πόλει και τούτων εστίν η πρόσοδος της κεκτημένης). Во-вторых, это земли, приобретенные самой Антиохией. Известно, что города нередко использовали поступавшие к ним денежные дарения частных лиц для покупки земельных имуществ. Вероятно, огромные богатства, оставленные Антиохии Сосибием для организации Олимпийских игр, были использованы городом на покупку солидных земельных имуществ, доходы с которых должны были обеспечить организацию этих игр.175

В общей форме о существовании у городов приобретенной ими самими земли говорит один из эдиктов императора Юлиана, согласно которому за городами подтверждается право полной собственности на все те имущества, которые города приобретают (СТ, XI, 70, 2). Однако общее сокращение доходов города в IV в. уже не позволяло им приобретать земли путем покупки. Во всяком случае мы не имеем никаких конкретных свидетельств об этом. Либаний также ничего не говорит о землях, приобретенных Антиохией. По-видимому, земли такого рода составляли очень небольшую часть земельной собственности города.

Сокращение земель, остававшихся в собственности города, происходило не только путем государственных конфискаций городской земли, но и путем присвоения их частными земельными собственниками. По свидетельству Юлиана, ими была захвачена значительная часть земель города (Misopogon, 362, С). Юлиан вернул их городу. Однако после его смерти, судя по законодательству второй половины IV в., присвоение земельной собственности города частными лицами вновь приняло широкие размеры.176

Было бы ошибочно думать, что большая часть собственной земли города утрачивались им в результате прямых насильственных захватов. Обычно этот процесс происходил в более скрытых, замаскированных формах. Известно, что часть городских земельных имуществ эксплуатировалась непосредственно самим городом. О таких управляемых самим городом хозяйствах, по-видимому, и говорит Либаний в L речи. Предлагая освободить всех выезжающих из Антиохии земледельцев от обязанности вывозить из города строительный мусор, Либаний рекомендует использовать для этого рабочую силу собственных имений города, поскольку у города есть имения (έστι τη πόλει χωρία), в которых имеются рабы, верблюды, мулы. Очевидно, здесь идет речь об именьях, управлявшихся непосредственно самим городом, так как, если бы они находились в руках арендаторов, город не мог бы свободно распоряжаться рабочей силой имения, что предполагает предложение Либания.

Часть городских земельных имуществ, обычно небольшие участки (Liban., XXXI, 16—17), отдавалась городом в виде платы за службу в пользование определенным лицам. Так, Либаний рассказывает о Зиновии, руководителе состава риторов в Антиохии, который в виде вознаграждения за руководство школой кроме денежной платы "пользовался урожаем с городского участка лучшего качества с богатейшим виноградником" (XXXI, 20). Подавляющее же большинство городских земель находилось в руках разного рода держателей и арендаторов. Небольшие участки городской земли, по-видимому, находились в руках мелких держателей, а более крупные поместья сдавались в аренду частным лицам по решению курии. Большая и лучшая часть городской земельной собственности Антиохии находилась у куриалов. В 354— 355 гг., обращаясь к ним, Либаний говорил: "Вы, члены курии, обрабатываете почти все земли города (αγροϊς της πόλεως σχεδόν άπαντες), что последнему обеспечивает поступление дохода" (XXXI, 16).

Ухудшение положения куриалов сказалось и на их отношении к городским землям. Вполне понятно, что они стремились получить в аренду доходные земли на наиболее благоприятных условиях. Осуществить это им было нетрудно, поскольку распоряжение земельной собственностью города находилось в руках курии. Но в IV в., по мере собственного обеднения, они все более активно пытались за счет городских поместий поправить собственное положение, поддержать свое благополучие. Поэтому эксплуатация куриалами городских имуществ принимала, все более активный, хищнический характер, что приводило к истощению, экономическому упадку арендуемых ими хозяйств. В тоже время наиболее богатые и влиятельные куриалы, которые особенно гнались за арендой городской земли (Liban., XLVIII, 4; XLIX, 4), использовали свое положение для того, чтобы постепенно присвоить городские земли. По данным Юлиана, подтвержденным и Либанием, значительная часть земельной собственности Антиохии была захвачена представителями куриальной верхушки и по существу потеряна городом.177 Вероятно это и было одной из причин, вызвавшей появление эдикта 372 г., самым категорическим образом запрещавшего куриалам аренду городских земельных имуществ, "чтобы они (куриалы. — Г. Κ.) не избегали платежей" (СТ, X, 3, 2). Это постановление было вновь подтверждено в 383 г. (СТ, ХII, 1, 97).

Наряду с куриалами, как до указа 372 г., так в особенности после этого указа, все возрастающую часть держателей городской земли составляли независимые от муниципальной организации собственники. Либаний говорит, что "одни поля города (αγροι της πόλεως) поделены между куриалами, а другие — между лицами, которые не обязаны литургиями, но которым вы (куриалы. — Г. К.) охотно позволили это, сохраняя за собой право отнять эти участки у тех, кто ими пользуется" (XXXI, 16). Причем он подчеркивает, что "доход от них поступает городу, как владельцу" (XXXI, 16).

В качестве арендаторов городских имений источники упоминают сенаторов, чиновников, военных, разных профессий состоятельных лиц. Все эти влиятельные люди хотели добиться для себя наиболее льготных условий аренды. Для достижения этой цели они широко использовали все имевшиеся в их руках средства давления на курию — собственное влияние, помощь чиновно-административного аппарата (Liban., LII, 33). Разумеется, крупные и влиятельные собственники стремились закрепить за собой наиболее выгодные и плодородные городские земли на длительные сроки. Поэтому краткосрочная аренда, упоминаемая Либанием, в IV в. все более вытесняется различными формами долгосрочной, пожизненной, наследственной аренды. Такая аренда давала арендатору больше возможностей, постепенно добиваясь различных льгот и преимуществ от города, упрочить свои права владения городской земельной собственностью. Они становились во все более независимое по отношению к городу положение, а затем вообще отказывались вносить городу какие-либо платежи, тем самым открыто оспаривая право его собственности на эту землю (СТ, X, 3, 2). Указ 372 г., формально направленный против попыток присвоения земель города куриалами, вероятно, сыграл исключительно большую роль в развитии этого процесса, так как он, судя по общему характеру политики Валента, был продиктован не только и не столько желанием правительства в интересах города воспрепятствовать расхищению и хищнической эксплуатации его земель куриалами, сколько выражением стремления крупных земельных собственников, чиновников и военных получить более широкий доступ к аренде городских земель. Естественным результатом этого эдикта было то, что эти независимые от муниципальной организации группы господствующего класса стали составлять подавляющее большинство арендаторов городской земли. Понятно, что это изменение состава основной массы арендаторов создало чрезвычайно благоприятные условия для дальнейшего расхищения городских земель.

Из эдикта 451 г. императора Маркиана явствует, что многие лица с 379 г. получали городскую землю на льготных условиях и даже с полным освобождением от всяких платежей (Nov. Marc., III). Другой указ этого времени прямо говорит как о "городских, так и сельских землях и лавках, являющихся муниципальной собственностью, которые были незаконно удержаны каким бы то ни было путем определенными лицами "в течение последних 30 лет", т. е. с начала V в. (Nov. Marc., XIII). Оценивая положение городов, один из эдиктов середины V в. констатирует, что города были ограблены и лишены своих собственных ресурсов (Νοv. Theod., XVII, 2). Таким образом, в течение второй половины IV—первой половины V вв., по-видимому, значительная часть остававшейся у городов земельной собственности переходит в руки частных собственников, частично наиболее богатых куриалов, но главным образом крупных, независимых от муниципальной организации землевладельцев, чиновников и военных.

Наряду с этим происходят другие процессы, приводившие к упадку городской земельной собственности — изменение качественного состава городских земель. В результате покупки, захватов, лучшие земли города перешли в частную собственность отдельных лиц. Вследствие хищнической эксплуатации многие городские земельные имущества приносили все меньший доход. Эти малодоходные, пришедшие в упадок хозяйства и владения город, нуждаясь в деньгах, сдавал в аренду на все более льготных условиях, закрывая глаза на разорение их арендаторами и бедневшими куриалами. На многие из этих истощенных и разоренных участков вообще не находилось желающих.

Таким образом, наряду с быстрым количественным сокращением размеров городской земельной собственности, меняется и ее качественное состояние. Среди остающихся у города земель все большую их часть начинают составлять малоплодородные, истощенные и необрабатываемые земли, пустоши. Либаний в своих поздних речах часто упоминает о них (Liban., XXXI, 20, 40; L, 5). При Юлиане у Антиохии было около 3000 клеров вышедших из обработки земель, которые использовались как пастбища.178 Закон, запрещавший куриалам аренду городских земель, в то же время разрешал им брать в аренду "плохие земли", которые отказывались арендовать независимые от муниципальной организации земельные собственники (СТ, VII, 7, 2; Χ, 3, 4, 38, 31).

Как правило, если во второй половине IV в. городам и возвращались какие-либо участки земли, то обычно самой плохой, той, которая вышла из обработки. Известный эдикт — письмо Валентиниана, Валента и Грациана от 379 г. предписывал возвратить городам Азии, пострадавшим от землетрясения, часть их бывших земельных имуществ, перешедших в фиск, для приведения в порядок и поддержания городских стен и укреплений. Как видим, по этому указу городу было передано 703 югера "defecta etiam deserta ас sterilia". Проблема заброшенных городских земель становится во второй половине IV в. все более острой.

Таким образом, в течение IV в. города не только утрачивают большую часть своей земельной собственности, но даже то небольшое количество земли, которое сохранилось за ними, не давало им уже тех доходов, какие они получали с них прежде. Земельная собственность как один из важнейших источников доходов рабовладельческого города утрачивала свое значение в его жизни.

В состав земельной собственности города могут быть включены и земли языческих храмов. Формально они не считались собственностью города, но фактически находились в ведении муниципальной организации, руководившей всеми делами местных культов, городской курии, в состав которой входила и жреческая коллегия.173 Таким образом, хотя храмовые земли и не могут рассматриваться в полной мере как ουσία города, тем не менее тесно связанные с ними, они по существу могут быть причислены к земельной собственности города.

Антиохия была крупнейшим языческим центром. Здесь находились крупные храмы, возникшие вокруг культов Зевса, Деметры, Аполлона, Гермеса, Пана, Гелиоса, Артемиды и ряда других, более мелких местных божеств. Антиохийские храмы владели огромными земельными имуществами. Либаний говорит об "обширных землях каждого из богов" (Liban., II, 31). Его данные вполне подтверждаются и археологическими материалами. Так, обследование Г. Чаленко показало, что при знаменитом храме Зевса на горе Корифей существовали крупные земельные владения, принадлежавшие храму.180 Те из них, в которых не велось собственного хозяйства, вероятно, как можно предполагать из XXX речи Либания (11), арендовались куриалами. Константин первый нанес удар по храмовым имуществам, лишив языческие храмы большей части их богатства и значительной части земли.181 Конфискации храмовых земель были продолжены его преемниками. Большая их часть также попала в руки независимых от муниципальной организации собственников — церкви, крупных землевладельцев, чиновников и военных. Так, Констанций широко раздавал их и самые храмы своим фаворитам (Liban., XXX, 6, 37, 38; XIII, 45). "Другие присваивают священные участки", с горечью отмечал Либаний (Liban., VII, 10). В конце IV в. он уже прямо говорит о том, что "обширные земли каждого бога обрабатывают другие" (Liban., II, 31). В антиохийской округе, как, по-видимому, и в остальных областях империи, огромные земельные имущества храмов в течение IV в. целиком прекратили свое существование. Таким образом, к концу IV в. значительные по своим размерам храмовые земли по существу также выпали из имуществ, находившихся под контролем и управлением муниципальной организации.

Самую большую группу городских земель составляла земельная собственность средних городских землевладельцев, куриалов, обязанных муниципальными повинностями. В течение предшествующих столетий в их собственности была значительная часть городской территории. С конца II в. начинается постепенное обеднение куриалов. Однако в течение всего III в. они сохранили относительное благополучие. Имея в виду III в., Либаний писал: "В былые времена курии процветали во всех городах, и была у куриалов и земля, и лучшие дома, и деньги были у каждого, и участие в курии было признаком благосостояния" (Liban., XLIX, 2; ΧΙVIII, 3; XVIII, 147). С конца III—начала IV вв. процесс упадка куриального землевладения получает новый толчок. Судьба его в Антиохии чрезвычайно типична для всего его развития в IV в. Известная самостоятельность антиохийской курии, неоднократно проявлявшаяся в III в., когда антиохийская верхушка активно участвовала в разного рода сепаратистских движениях, побудила Диоклетиана воспользоваться первым подвернувшимся случаем для того, чтобы ослабить экономическую мощь антиохийской муниципальной знати. Таким предлогом послужило подавление антиохийцами бунта солдат в Селевкии. Выдвинувшие узурпатора солдаты попытались захватить Антиохию. По инициативе курии население города подавило бунт. Однако Диоклетиан воспользовался происшедшими событиями как предлогом для репрессий против муниципальной знати Антиохии. Многие из виднейших и богатейших куриалов города были казнены, а их имущества конфискованы (Liban., I, 3; XIX, 45; XX, 17—20).182 Вероятно, многие богатые куриалы Антиохии выбыли из курии и в период формирования Константином Константинопольского сената, в который вошли некоторые представители куриальной верхушки крупнейших городов восточных провинций.183 Лишь во вторую половину своего правления он полностью запретил включение куриалов в состав сената и с этого времени все меньшее их число проникает в ряды сенаторского сословия (СТ, XII, 1, 18, 323 г.).

В конце III — начале IV вв. активно происходил процесс перехода куриалов в другие сословия: в состав быстро возраставшего в результате реформ Диоклетиана и Константина чиновно-бюрократического аппарата, в военное сословие, в клир (Liban., XVIII, 146). Император Константин попытался ограничить переход куриалов в другие сословия. В 316 г. он издал эдикт, согласно которому куриалы прикреплялись к своим муниципальным обязанностям и им запрещался выход из своего сословия. Запрещение было повторено и в 325 г. Однако эти эдикты не проводились в жизнь особенно строго. Преемник Константина, Констанций, сквозь пальцы смотрел на случаи перехода куриалов. Не случайно, оценивая его политику в этом отношении, Либаний писал, что он был врагом курий, предоставляя незаконные освобождения куриалам от муниципальных обязанностей (Liban., XVIII, 147). При Констанции некоторые куриалы Антиохии получали назначение на чиновные должности и иногда даже ставились правителями провинций (Liban., XI, 147). В результате широкого перехода куриалов в другие сословия их число в Антиохии в течение первой половины IV в. сократилось в несколько раз (Liban., XLVIII, 3).

Активная борьба против перехода куриалов начинается по существу лишь в правление Юлиана, который вернул к своим обязанностям многих из перешедших в другие сословия куриалов. Так, он пополнил и антиохийскую курию 200 возвращенными и новыми ее членами (Julianus, Misopogon, 367; Liban., XLVIII, 17—18). Однако после его смерти большинство из них, по-видимому, вновь покинуло курию. Не случайно Либаний говорит, что при преемниках Юлиана снова "стало наблюдаться бегство из курий в другие сословия и города пришли в состояние углубляющегося упадка" (Liban., XVIII, 150). К концу IV в. из 600 членов антиохийской курии осталось всего несколько десятков куриалов. Следствием этого явилось резкое сокращение куриальной земельной собственности, связанной с городом.

Стремясь ограничить выход куриалов из курии, правительство вводит определенные имущественные ограничения. Переход куриалов в другие сословия был связан с потерей ими не менее 1/3 имущества. В ряде случаев они лишались всего имущества, которое отходило в распоряжение курии (СТ, XII, 1, 107, 143. 144; XII, 18,2). Курия передавала имущество наследникам или родственникам, если они становились куриалами. Возможна была также передача этого имущества в собственность любому другому лицу, которое выражало согласие принять на себя куриальные обязанности и положение которого не препятствовало вступлению в курию (СТ, XII, 1, 13, 107, 143, 144). Эти постановления несколько ограничивали переход куриалов, но приостановить его они не могли.

Уход куриалов с частью их имущества приводил к дроблению куриальных поместий. В результате нередко нарушалась их хозяйственная целостность, доходность. Не случайно некоторые эдикты V в. посвящены регламентации порядка раздела имущества куриала, причем особое внимание в них уделяется сохранению доходности поделенных куриальных имений (СТ, X, 35, 2).

В течение IV в. куриальные имущества окончательно оформляются в особый вид сословного имущества (substantia curialis), которое должно было служить материальным обеспечением выполнения куриальных обязанностей. П. Пети, как и некоторые другие исследователи, не заметил этой особенности положения куриальных земель. Поэтому он постоянно смешивает их с городскими земельными имуществами.184 Однако различия в их положении совершенно очевидны. Городские земельные имущества являлись коллективной собственностью городов, которой они распоряжались по своему усмотрению, могли продавать, отчуждать любым образом, и доходы от них шли городу как коллективу. Substantia же curialis была связана только с выполнением куриалами своих муниципальных повинностей. Отчуждение этих имуществ было крайне затруднено законодательством, переход к лицам, не являвшимся куриалами, также ограничен 1/4 имущества. Из речи Либания видно, сколько трудностей пришлось преодолеть ему, прежде чем он получил имущества, завещанные ему его другом куриалом Олимпием (Liban, LXIII). Курия справедливо рассматривала их как имущества особого рода, связанные с выполнением куриальных обязанностей. Поэтому переход всего куриального имущества по завещанию юридически был возможен лишь в том случае, если эти лица брали на себя выполнение куриальных обязанностей. Практика антиохийской жизни IV в. богата примерами подобного рода. Так, антиохийская курия потребовала привлечения сына Либания, рожденного вне брака, но признанного его наследником, к выполнению обязанностей декурионата на основании того, что он был владельцем земли бывшего декуриона — Либания (Liban., XV, 2). Таким образом, земля куриала при переходе ее к лицу, не принадлежавшему к сословию куриалов, возлагала на это лицо обязанности декурионата.

Существование куриального имущества, как определенного вида имущества, отличного от земельной собственности города, подтверждается также и тем, что не в собственность города, а в собственность курии, как определенной корпорации, переходят имущества беглых куриалов, куриалов, умерших без завещания и не оставивших наследников вообще, или, если их наследники отказались взять на себя обязанности декурионата (СТ, XII, 13, 107, 143, 144; XII, 8, 2). Курии переходили и конфискованные земли осужденных куриалов (СТ, XII, 1, 107). На доходы с этих земель курия должна была обеспечить выполнение муниципальных обязанностей, которые лежали на выбывших куриалах. В таком случае эти земли выступают как корпоративная, общая собственность декурионов данного города, подобная корпоративной собственности навикуляриев, объединения которых также имели права на имущество умершего без законных наследников и не оставившего завещания члена корпорации. Но переход к курии части имуществ выбывшего куриала отнюдь не в полной мере компенсировал ее потери и был выражением усиливавшегося внутреннего упадка куриального землевладения.

Однако если в какой-то степени было возможно ограничить утрату курией имуществ куриалов, выбывавших из курии, то совершенно невозможно было предотвратить продажу ими своих земель. В течение IV в. часть куриалов, особенно после введения имущественных ограничений, стала продавать свои земли с тем, чтобы выйти из курии под предлогом отсутствия земельных имуществ, и на полученные от продажи деньги купить чиновную должность (Liban., XLVIII, 4). Правительство попыталось ограничить и этот процесс. С 386 г. отчуждение куриалом своих земельных имуществ могло производиться только с разрешения курки и правителя (СТ, XII. 3; CJ, X, 34, 3). Даже раба они могли продать только с официального согласия курии и правителя (СТ, XII, 3, 2). С другой стороны, со второй половины IV в. все более широкие размеры приобретает продажа имуществ куриалами, вызванная их действительным обеднением. Обычно такая продажа была связана с выполнением определенных долговых обязательств и поэтому не могла быть запрещена (Liban., XLVII, 10; XXXI, 29; XLIX, 2; II, 34). Таким образом, куриальное землевладение в течение IV в. сократилось во много раз как в результате выхода куриалов из сословия, так и в результате их обеднения. Из оставшихся куриальных имуществ в Антиохии, где давно сложилась небольшая влиятельная прослойка богатых куриалов, все большая часть их сосредоточивалась в руках этих principales, по существу превращавшихся в крупных земельных собственников внутри курии (Liban., XIV, 7; II, 12, 54).l85

В то же время резко сократились и размеры той территории, на которой муниципальная организация осуществляла сбор податей, контроль за выполнением повинностей и административно-полицейские функции. Прежде всего из нее постепенно выпали владения сенаторов. Сами сенаторы были свободны от муниципальных повинностей, а их привилегии все более освобождали их земли из-под контроля курии (СТ, XII, 1, 4; XI, 7, 12). К концу IV в. имущества сенаторов выходят из податной компетенции курий, и подати с них, согласно эдикту 396 г., взимаются представителями чиновного аппарата (СТ, VI, 3, 2). В дальнейшем правительство на короткий срок снова вернулось к старой практике (СТ, VI, 3, 4). Однако спустя несколько лет куриалы окончательно отстраняются от сбора поземельных податей с сенаторов и владения последних выпадают из городской податной округи.185 Целиком были освобождены от контроля курий и имущества чиновников, военных, церковные владения.

В IV в. значительную часть городской податной округи составляли земли мелких собственников (minores possessores) и свободных крестьянских общин. Однако, как мы уже показали выше, их положение было особенно неблагоприятным. Число мелких городских землевладельцев в течение IV в. резко сократилось вследствие продажи ими своей земли крупным собственникам, куриальной верхушке, передачи церкви.187 П. Пети весьма убедительно показал, что в Антиохии последней четверти IV в. абсолютное большинство ее жителей не имело земельных владений.188 Судя по данным Либания, их не имели и многие имущие горожане, видные представители городской интеллигенции (XXXI; XXIII). Поэтому нам представляется маловероятным предположение М. Я. Сюзюмова о том, что рост и укрепление мелкой земельной собственности происходили за счет увеличения прослойки мелких земельных собственников в городах, что "подавляющее большинство свободного крестьянства IV—VI вв. скрывалось под именем горожан".189 Данные Антиохии свидетельствуют об обратном.

Таким образом, основываясь на материале Антиохии можно прийти к выводу о том, что в течение IV в. восточноримский город утратил большую часть той еще очень значительной земельной собственности, которая имелась у него к началу этого столетия и которая была одним из важных источников доходов городской общины. Сохранившиеся у городов в V в. небольшие малодоходные земельные имущества уже не играли существенной роли в экономической жизни города.

В результате потери большей части своей собственности, упадка и разорения средних и мелких муниципальных землевладельцев, сокращения контролируемых муниципальной организацией земель за счет agri excepti восточноримский город в IV в. быстро утрачивал непосредственную связь с земельной собственностью и земледелием, власть над своей обширной сельской округой, составлявшие одну из основных особенностей античного рабовладельческого города.

Если до IV в. очень значительная, если не большая часть земель сельской округи Антиохии еще находилась в руках города, средних и мелких муниципальных собственников, контролируемых и управляемых муниципальной организацией мелких собственников городской округи, то к концу IV в. на сельской территории Антиохии целиком господствовало независимое от муниципальной организации, главным образом, крупное землевладение. "Поля — опора городов" уходили из-под власти города. Эти изменения в аграрных отношениях, определявших античный характер восточноримского города, по существу предопределяли и эволюцию всей его экономической жизни.


Примечания

1 A. H. M. Jones. The cities..., р. 270; Idem. Greek city..., pp. 90—91.
2 L. Harmand. Discours..., pp. 81—86.
3 Среднегодовая температура от +16 до +19°. Температура января — около +10, июля — около +30°.
4 Н. Мусли. Водная проблема в Сирии. М., 1954, стр. 99.
5 Там же, стр. 103.
6 The springs and the water system leading to Antioch. AOO, vol. II, 1938, Pp. 49—51.
7 Orontes. PWRE, XVI II.
8 Н. Мусли, ук. соч., стр. 147—148.
9 R. Moutеrde et A. Ρξidebard. Le limes de Chalcis: organisation de la steppe en Haute-Syrie romaine. Paris, 1945.
10 R. I. Braidwood. Mounds in the plain of Antioch. Chicago, 1937, p. 9 sqq.
11 L. Harmand. Discours.., p. 83. sqq.
12 AOO. vol. II, p. 49.
13 Liban.. XI, 200.
14 Liban., XI, 19; XLVII, passim.
15 Н. Мусли, ук. соч., стр. 103; Liban., XI, 23.
I6 G. Tchalenko, op. cit., t. I, p. 40.
17 Там же, стр. 44—45.
18 Либаний, имея в виду общие условия Сирии, говорит даже об "изобилии" воды — XI, 20.
19 Das Syrisch-romische Rechtsbuch. 1880; AOO, vol. III, p. 112.
20 Syria. PWRE; E. Bouchier. Antioch, p. 8.
21 Syria. PWRE, IV.
22 A. Лукас. Материалы и ремесленные производства древнего Египта. М., 1958, стр. 463 сл.; M. Maurice Lombard. Arsenaux et bois marine dans la Méditerranée musulmane (VII—XI s.). Le navire et ľéconomie maritime du Moyen Age au XVIII-e siècle, principalement en Méditerranée. Paris, 1958, p. 62 sqq.
23 MPC, 82, 1389; E. S. Bouchier. Syria.., pp. 158—164.
24 ESAR, IV, p. 135; E. Ф. Лудшувейт. Турция. M., 1955, стр. 121, 353—354.
25 Liban., XLVII.
26 Там же, XI, 26; MPG, 47, 334.
27 ESAR, IV, p. 152.
28 Там же.
29 Известное представление о размерах лова угря в Оронте дают некоторые современные данные. В настоящее время, как считает Р. Мартэн, из реки ежегодно вылавливается около 500—600 тыс. угрей. — A. Festugière, op. cit., p. 58.
30 Е. S. Bouchier. Antioch, p. 1.
31 ESAR, IV, p 152.
32 Liban., XI, 38.
33 Eunapius. Vitae sophistarum. Aedesius. Wittenbach 1822 p. 22.
34 ESAR, IV, pp. 139—140.
35 G. Tchalenko, op. cit.. t. I, pp. 422—425.
36 Е. S. Bouchier. Antioch, pp. 1—15.
37 L. Harmand. Discours..., р. 83 sqq.
38 Там же, стр. 80—81.
39 Е. М. Штаерман. Проблема падения рабовладельческого строя. ВДИ, 1953, № 2, стр. 56; С. А. Кауфман. Новые данные по социально-экономической истории Северной Сирии. ВДИ, 1960, № 4, стр. 170.
40 L. Harmand. Discours..., pp. 134—135: "Agglomérations de dimension moyenne".
41 G. Тсhalenkо, op. cit., t. I, pp. 44—45.
42 Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс. О религии. М., 1955, стр. 96—97.
43 G. Tchalenko, op. cit., t. I, pp. 410—411.
44 G. Tchalenkо, op.cit. t. I, pp. 109—111, 394—395. Здесь были расположены наиболее крупные поместья антиохийских богачей (MPG, 58, 536), крупные храмовые хозяйства (Liban., II, 31).
45 CSChO. Scriptores Aethiopici, ser. II, 28, Acta Mart., VII (1907), р. 73.
46 ESAR, IV, р. 148; L. Ηarmand. Discours..., р. 137 sqq.
47 ESAR, IX p. 147; L. Ηarmand. Discours..., p. 137.
48 Ρ. Κ. Ηitty. History of Syria, including Lebanon and Palestine. London, 1951, p. 301 (далее Р. К. Hitty. Syria).
49 Тсhalenkо, op. cit., t. I, p. 79.
50 Там же, стр. 406—409; См.: H. В. Πигулевская. Археология сирийской деревни. ПС, вып. 3(66), 1958, стр. 220—223; Η. Ρ. Bulter. Syria, pp. 5—6, 86—90; AOO, vol. III, p. 113; J. Lassus. Sanctuaires chrétiens de Syrie. Paris, 1947, pp. 264, 304.
51 G. Тсhalenkо, op. cit., t. I, p. 47.
52 Там же, стр. 399—402.
53 G. Tchalenko, op. cit., t. II, pl. XCIV/3.
54 С. A. Кауфман. Новые данные по социально-экономической истории.., ВДИ, № 4, 1960, стр. 176.
55 Там же.
56 А. Рiganiоl. ĽEmpire chrétien. Paris, 1947, p. 217.

Быстрый расцвет оливководства в V—VI вв. горного массива Белус, с нашей точки зрения, мог быть связан не только с внешними обстоятельствами — ростом, спроса на оливковое масло, но и с изменениями в социальных отношениях. Как показывают данные Чаленко, широкое развитие оливководства на массиве могло быть экономически выгодным при сочетании использования труда сравнительно небольшого числа постоянных работников, безусловно заинтересованных в результатах своего труда, своей интенсивной хозяйственной деятельности и труда большого числа наемных работников, дополнительно привлекавшихся на краткий сезон уборки урожая (G. Tchalenko. op. cit., t. I, p. 41). Не явилась ли общая эволюция социальных отношений, развитие колоната и некоторое укрепление хозяйственной заинтересованности земледельцев с одной стороны, и обеднение значительного числа свободных крестьян и мелких городских ремесленников, несколько увеличившее число наемных работников — с другой, одним из важнейших обстоятельств, создавших благоприятные условия для развития хозяйства массива Белус, условия, которых не существовало раньше, в период более полного господства рабовладельческих отношений. Тогда возможно говорить о том, что именно в связи с разложением рабовладельческих отношений создались благоприятные условия для подъема экономики горного массива Белус, наблюдаемого в IV— V вв.
57 G. Тсhаlеnkо, ор. cit., t. I, р. 386.
58 MPG, 51, 155.
59 MPG, 58, 591; 47, 334; Liban., IV, 25; Судя по перечислению Либанием (XLVII, 28) имущества одного из имений, среди которого не упомянут ни рабочий скот, ни основной сельскохозяйственный инвентарь, можно предполагать, что в небольших имениях господское хозяйство не имело ни собственного рабочего скота, ни крупного сельскохозяйственного инвентаря.
60 ESAR, IV, р. 148.
61 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, рр. 411—413.
62 IGL Syr., IV, 1957, рр. 194—195.
63 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, p. 13; См., напр., данные о поместье, созданном крупным землевладельцем Беллихосом в эпоху Константина—Констанция: R. Mouterde et A. Poidebard. Le limes de Chalcis... , р. 197.
64 R. Mouterde et A. Poidebard. Le limes de Chalcis..., p 197; G. Тсhаlеnkо, ор. cit, t. II, pl. XLV, XLVII.
65 G. Тchаlеnkо, ор. cit, t. I, p. 410.
66 W. L. Westermann. The slave system of Greek and Roman antiquity. Philadelphia, 1955, pp. 131—136.
67 Там же, стр. 130; MPG, 48, 701; Liban., XXV. LIII. 19.
68 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, p. 79.
69 Мс. L. Harper. Village administration..., pp. 105—106; См. также Ε. Э. Липшиц. Об основных спорных вопросах истории ранневизантийского феодализма. ВИ, 1961, № 6, стр. 103.
70 L. Ηarmand. Discours..., p. 83.
71 Мс. L. Ηarper. Village Administration..., pp. 49—55. По мнению Μ В. Левченко, общественные земли были главным источником средств общинного коллектива (см.: Материалы для внутренней истории. ВС., стр. 43).
72 G. Тсhаlеnkо, ор. cit.. t. I, pp. 40—45.
73 Там же, стр. 13.
74 G. Тсhаlеnkо, ор. cit., t. Ι, pp. 410—411.
75 Ρ. Κ. Hitty. Syria, р. 301.
76 Мс. L. Ηarpεr. Village administration..., р. 56; Р. К. Ηittу. Syria, p. 301. — Имеется лишь одно упоминание об общественном рабе деревни. См. IGLS, 1409 — 1411 (324 г.).
77 Liban., XXXIX, 11. Вероятно, к такого рода селениям, если не только к мелким городским земельным собственникам, имеют отношение упоминания Либания о процессах из-за "плетра земли" (XLV, 18).
78 Liban., LIX, 159: „μικρα μεν η φαΰλα κεκτημένοις."
79 Liban., XLV, 25. Вероятно в данном случае речь идет о городском собственнике земли в деревне, владельце небольшого имения.
80 G. Tchalenko, op. cit, t. I, p. 13.
81 ESAR, IV, pp. 147—148.
82 Μ. Я. Сюзюмов. О наемном труде в Византии. УЗ УГУ, вып. 25. Свердловск, 1958, стр. 169.
83 Ε. Μ. Штаерман. Проблема падения рабовладельческого строя. ВДИ, 1953, № 2. стр. 56—59.
84 Там же, стр. 59 сл.
85 См.: А. Р. Корсунский. О колонате в Восточной Римской империи V—VI вв. ВВ, т. IX, 1956, стр. 65.
86 G. Tchalenko, op. cit., t. I, p. 386: "c'étaient des cultivateurs individuels, peut-être indépendants: fermiers ou petits propriétaires..."
87 A. П. Каждан. О некоторых спорных вопросах становления феодальных отношений в Римской империи. ВДИ, 1953, № 3. Точка зрения Каждана вызвала весьма основательные возражения Г. Г. Дилигенского ("К вопросу об аграрных патроциниях в поздней Римской империи". ВДИ, 1955, № 1, стр. 76—141). В последней работе "Северная Африка" (стр. 78—87) Г. Г. Дилигенский убедительно показал на материалах Северной Африки, на которые частично опирался А. П. Каждан, что в этой области империи в IV в. идет интенсивная концентрация земли в руках крупных землевладельцев.
88 3. В. Удальцова, А. П. Каждан. Некоторые нерешенные проблемы.., ВИ, 1958, № 10, стр. 81.
89 M. Я. Сюзюмов. К вопросу об особенностях генезиса и развития феодализма в Византии. ВВ, т. XVII, 1960, стр. 6.
90 J. Lassus. Sanctuaires..., p. 341.
91 P. Petit. Libanius..., p. 392.
92 Там же, стр. 145—146; F. Lot. Nouvelles recherches sur ľimpôt foncier et la capitation personnelle sous le Bas-Empire. Paris, 1955; A. Déléage. La capitation du Bas-Empire. Maçon, 1945.
93 К. G. Bruns et Ed. Sасhau. Syrisch-römisches Rechsbuch aus dem fünften Jahrhundert. Leipzig, 1882.
94 S. Μazzarino. Aspetti sociali del quarto secolo. Milano—Roma— Napoli, 1951, р. 267.
95 ESAR, IV, р. 242,
96 См., напр., MPG, 47, 390.
97 Julianus. Misopogon, 367.
98 W. Ensslin. Valens. PWRE, XIII—A, col. 1250.
99 Г. Г. Дилигенский. Северная Африка, стр. 27.
100 A. Piganiоl, ор. cit., p. 159.
101 Г. Л. Курбатов, Восстание Прокопия. ВВ, т. XIV, 1959, стр. 13; Его же. К вопросу о территориальном распространении восстания Прокопия. ВО, 1961, стр. 87.
102 P. Petit, Libanius..., p. 316.
103 Μ. В. Левченко. Материалы для внутренней истории..., ВС, стр. 18.
104 Liban., L.; II, 18. Р. Пак (Studies in Libanius..., p. 27) выдвинул предположение, что речь идет о притеснении свободной "большой" деревней деревни зависимых земледельцев среднего собственника. Но фактов, подтверждающих это, нет. Они говорят против его предположения, так как если бы это были земледельцы, сидевшие на земле средних собственников или на собственных землях города, Либаний бы отметил это, и в судебном процессе обязательно участвовали бы заинтересованные собственники, на существование которых в тексте нет никаких указаний, а не одни деревни. Арман (Discours. .., pp. 132—133) правильно отметил, что это скорее всего соседние деревни свободных крестьян общинников, но не придал этому факту никакого значения.
105 CJ, XI, 59.
106 Julianus. Misopogon, 370 D.
107 J. Lassus. Sanctuaires..., p. 266.
108 A. Festugièrе, op. cit., pp. 239, 371—386.
109 R. A. Pack. Studies..., p. 41; Ж. Лассю (Sanctuaires..., p. 266) прямо говорит, что развитие монашеского движения приводило к запустению деревни.
110 MPG, 49, 188—190; Jean Сhrуsоstоme. Huit Catéchèses, pp. 247— 249.
111 Jean Chrysostome. Huit Catéchèses, p. 249.
112 Op. cit., pp. 130—131, 248: AOO, t. I, pp. 130—131.
113 L. Dalоz. Le travail selon saint Jean Chrysostome. Paris, 1959, p. 41. Ср.: А. П. Рудаков, ук. соч., стр. 179.
114 G. Tchalenko, op. cit., t. I, pp. 401, 403.
115 По мнению Чаленко (ук. соч., стр. 410), археологические материалы свидетельствуют о заметном укреплении "среднего класса населения" в таких крупных поселках.
116 А. Р. Корсунский. Были ли patrocinia vicorum в Западной Римской империи? ВДИ, 1959, № 2, стр. 167—173.
117 Мс. L. Ηΰrpеr. Village administration..., pp. 15—50; Α. Η. Jоnes. Cities..., p. 183.
118 Liban., XLVII, 7—8: κωμάρχοι; L. Ηarmand. Discours.. , p. 128
119 G. Tchalenko, op. cit., t. Ι, ρ. 405; AOO, III, pp. 112—113.
120 Α. Б. Ρанович. Восточные провинции Римской империи в Ι—ΙΙΙ вв. М.—Л., 1947, стр. 139.
121 Р. К. Hitty. Syria, p. 301. Как видно из рассмотренных нами выше описаний Либанием и Феодоритом Киррским процесса сбора подати, άρχοντες деревни не имеют к нему никакого отношения; АОО, vol. III, pp. 112—113.
122 L. Ηΰrmand. Discours..., p. 128.
123 P. Petit. Libanius..., p. 156.
125 Ν. Η. Baуnes. The peasantry and the army in the third century. Byzantine studies and other essays. London, 1955, p. 309.
125 Liban., XLVII, 5. Либаний говорит о том, что среди воинов, желающих раздобыть денег, самый распространенный прием — спровоцировать оскорбление, а затем под угрозой привлечения к суду тут же получить "откуп".
126 Г. Г. Дилигенский. К вопросу об аграрных патронациях в поздней Римской империи. ВДИ, 1955, № 1, стр. 137.
127 Там же, стр. 137.
128 А. П. Каждан. О некоторых спорных вопросах становления феодальных отношений в Римской империи. ВДИ, 1953, № 3, стр. 103.
129 L. Ηarmand. Discours..., pp. 157—158.
130 CT, I, 14, 1 (386 г.).
131 MPG, 82, 1421—1423. Это сообщение показывает, что патронатные отношения в конце IV — начале V вв. уже проникли в самые отдаленные уголки антиохийской округи.
132 А. Р. Корсунский. Были ли patrocinia vicorum в Западной Римской империи? ВДИ, 1959, № 2, стр. 167—173.
133 Г. Г. Дилигенский. Вопросы истории народных движений в поздней Римской Африке, ВДИ, 1957, № 2, стр. 103.
134 СТ, XI, 24, 2 (12 ноября 368 г.).
135 P. Petit. Libanius..., pp. 375—376; А. П. Каждан. О некоторых спорных вопросах..., ВДИ, 1953, № 3, стр. 103.
136 СТ, XIV, 24, 6.
137 А. П. Рудаков, ук. соч., стр. 118. Так, согласно закону 468 г. (CJ, XI, 54 1) патроны уже взимают поборы с патронируемых sub praetextu donationis vel venditionis.
138 Liban., XLVII, 11; См.: А. Р. Корсунский. О колонате в Восточной Римской империи. ВВ, т. IX, 1956, стр. 65.
139 F. Zulueta. De patrociniis vicorum. Oxford studies in legal and economic history, vol. I. Oxford, 1924, р. 82.
140 В связи с этим обращает на себя внимание тот факт, что в 386 г., т. е. незадолго до появления речи "О патронатах", вышел закон о прикреплении колонов Палестины (CI, XI, 51), которым землевладельцы соседней Сирии и, вероятно, особенно средние, поспешили воспользоваться для усиления их эксплуатации. Возможно это изменение положения колонов и имеет в виду в этой речи Либаний, когда говорит о том, что "бог отнял у них всякую силу" (XIVII, 24). Вероятно, последовавшее за изданием этого закона увеличение куриалами бремени, ложившегося на их колонов, и привело к их массовому бегству под патронат, широкому и неожиданному для куриалов, недооценивших, как показывает вся речь Либания, те силы, которые поддержали развитие патроната.
141 Мы не согласны с Г. Г. Дилигенским (К вопросу об аграрных патроциниях..., ВДИ, 1955, № 1, стр. 137), когда он утверждает, что в результате процесса "Либаний фактически потерял право собственности на свое селение". На это нет никакого намека в речи. Либаний проиграл свою тяжбу с колонами о повинностях, но не право собственности на землю.
142 L. Harmand. Discours..., pp. 156—159; Idem. Le patronat sur les collectivités publiques des origines au Bas-Empire. Paris, 1957, р. 460.
143 Ρ. Ρetit. Libanius..., pp. 407—410.
l44 G. Тсhаlеnkо, op. cit., t. I, pp. 399—401.
145 P. Pеtit. Les sénateurs de Constantinople dans ľoeuvre de Libanius. "ĽAntiquité classique", t. XXVI, 1957, fasc. 2, pp. 347—382.
146 G. Тсhаlеnkо, ор. cit., t. I, р. 41.
147 AOO, vol. I, р. 8; vol. II. Une villa de plaisance à Daphne-Yakto.
148 J. Lassus. Sanctuaires..., p. 247; Ср. С. А. Кауфман. Новые данные по социально-экономической истории..., ВДИ, 1960, № 4, стр. 297.
149 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 126.
150 Л. Арман. (Discours..., р. 85) говорит о множестве и даже о нескольких десятках деревень, входивших в состав владений крупного собственника. По мнению А. П. Рудакова, "в Сирии эти деревни-имения особенно многочисленны" (ук. соч., стр. 188).
151 ESAR, IV, р. 181; М. В. Левченко. Материалы для внутренней истории..., ВС, стр. 77.
152 А. Р. Корсунский. О колонате в Восточной Римской империи V—VI вв. ВВ, т. IX, 1956, стр. 69—71.
153 L. Ηarmand. Discours..., p. 146, Μ. I. Rostovtzeff. The social and economic history of the Roman Empire, Oxford, 1926, p. 245; Ю. А. Солодухо. Значение еврейских источников раннего средневековья для истории Ближнего Востока. СВ, т. II. .M., 1941, стр. 42. Ср.: MPG, 58, 536 и 591—592
154 Пл. Соколов. Церковно-имущественноо право в Греко-Римской империи. Новгород, 1896, стр. 144—145.
155 L. Ηarmand. Le patronat..., p. 429.
156 Julianus, ер. 52, ed. Hertlein, t. II, p. 61; Liban., XIV, 65.
157 J. Lassus. Sanctuaires.., p. 257.
158 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, p. 18.
159 Анатолий. Очерк истории сирийского монашества до нач. VI в. Киев, 1914, стр. 64.
160 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, p. 145—147.
161 Χ. Α. Παπαδοπουλου, ор. cit., p. 702.
162 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, pp. 157, 173—178; t. II, pl. XLVIII— XLIX, LI—LII, CCIV, CCVIII и др.
163 G. Tchalenko, ор. cit., t. I, p. 397.
164 По рассказу Феодорита Киррского, клирик Авраам, став патроном свободной деревни, строит в ней церковь на свои средства; по данным Либания (Р. Ρetit. Libanius..., p. 308) даже строительство бань в некоторых деревнях осуществлялось городскими земельными собственниками Антнохии, а не жителями κωμαι.
165 Μ. В. Лeвчeнко. Материалы для внутренней истории..., ВС, стр. 53; Либаний (XXXVII, 2) упоминает императорские деревни. См. также Liban., LVII, 12, 20.
166 W. Liebesсhuetz. The finances of Antioch in the fourth century a. d. BZ, Bd. 52, 1959, Hft 2, S. 344; W. Liebenam, ор. cit., S, 2; Mc. L. Harper. Village administration, p. 59; Liban., L, 5.
167 Liban., L, 5.
168 P. Petit. Libanius..., p. 100.
169 Julianus. Misopogon, 367.
170 Α. Η. Μ. Jones. City..., p. 252; А. Piganiol, op. cit., p. 281; Р. Petit. Libanius... , p. 99.
171 Amm. Μarc., XXV, 4, 15.
172 Julianus. Misopogon, 363 с.
173 W. Liebesсhuetz. The finances of Antioch..., BZ, bd. 52, Hit 2, 1959, S. 346.
174 Там же, стр. 349.
175 ESAR, IV, pp. 224—249.
176 М. В. Левченко. Материалы для внутренней истории.., ВС, стр. 52.
177 Julianus. Misopogon, 370 D, 371 В.
178 Julianus. Misopogon, 370 D.
179 Α. Η. Μ. Jοnes. City..., pp. 227—228; СТ XII, 1, 177.
180 G. Tchalenko, op. cit., t. I, pp. 109—110, 398.
181 P. Petit. Libanius..., р. 98; Α. Η. Μ. Jones. City..., p. 251.
182 Аналогичные меры были осуществлены Диоклетианом и в отношении Александрии. В наказание за восстание у нее была конфискована большая часть городских земель. См.: А. С. Johnson. Egypt and the Roman Empire. Ann Arbor., 1951, pp. 73—137.
183 Ch. Lécrivain. Le sénat romain depuis Dioclétien à Rome et à Constantinople. Paris, 1888, р. 38.
184 P. Petit. Libanius.., р. 100.
185 Г. Л. Курбатов. Некоторые проблемы разложения античного полисного строя в восточных провинциях Римской империи IV в. Вестник ЛГУ, 1960, № 2, стр. 58; Liban, XLIX, 8; XVI, 21; XX, 19; XLVIII, 40.
186 СТ, VI, 35; М. В. Левченко. Материалы для внутренней истории..., ВС, стр. 58.
187 Р. Petit. Libanius..., pp. 105, 122.
188 По заслуживающему внимания мнению Дауни (А. History of Antioch, р. 389), передачей Антиохии 3000 клеров земли, освобожденной от подати, Юлиан хотел поддержать приходившую в упадок прослойку мелких городских землевладельцев.
189 М. Я. Сюзюмов. К вопросу об особенностях генезиса и развития феодализма в Византии. ВВ, т. XVII, 1960, стр. 6.

Назад   Вперед