4. Идейная и художественная эволюция апокрифических деяний

Эволюцию апокрифических апостольских деяний нам лучше всего удалось проследить на примере легенды об Авгаре. Первоначальная форма ее в виде скупой архивной записи явно вызывала неудовлетворение впоследствии. И развитие сказания связано прежде всего с насыщением рассказа элементами чудесности, а также с заменой имен действующих лиц, ничего не говорящих христианскому читателю, на известные в христианской письменной традиции.

Уже в "Учении Аддая апостола" легенда о переписке Авгара с Христом претерпела значительные изменения. Так, немаловажным расхождением между версией Евсевия и "Учением Аддая апостола" является то, что в первом тексте ответ Иисуса дан в виде письма, а во втором — устно, и лишь записан Ханнаном, архивистом царя. В "Учении Аддая апостола" легенда была изменена в духе канонических евангельских представлений, поскольку в новозаветном каноне нет свидетельств, о том, что Иисус писал какие-либо письма. Но самыми существенными можно считать два добавления — заключительные слова в письме Христа, в которых тот обещает сделать Эдессу неприступной для врагов, и рассказ о портрете Иисуса, нарисованном Ханнаном. Эти дополнения представляют собой новые легенды, которые со временем получили живой отклик и дальнейшее развитие в литературах византийского культурного крута. Дополнение, обещающее Эдессе неприступность перед любым врагом, могло возникнуть лишь в определенной ситуации, при условии, когда столице Осроэ-ны мир был гарантирован в течение длительного времени внешнеполитическим положением. Таким периодом могло быть полустолетие с 363 по 415 г., когда во второй половине IV в. восточные границы Римской империи были укреплены двумя мирными договорами с Персией.

Возникновение рассказа о портрете предположительно можно отнести к началу V в., периоду формирования несторианства. В нем, несомненно, видно стремление подчеркнуть человеческую сущность Христа.

Необычайной популярности легенды об Авгаре у всех народов византийского региона способствовали два обстоятельства. Первое состоит в том, что апокрифическая переписка благодаря "Церковной истории" Евсевия Кесарийского довольно рано стала известна на греческом языке, который служил посредником при установлении культурно-идеологической общности между народами восточного Средиземноморья. Греческая письменность, воспринявшая легенду? дала самые различные и многочисленные образцы ее трансформации. Таким образом, довольно значительный период литературной истории сказания связан с его бытованием прежде всего на греческом языке.

Вторая причина, способствующая распространенности легенды об Авгаре, заключается в том, что отрывок из нее (сами тексты писем) стал использоваться в качестве апотропеического амулета, талисмана. Копии писем выполнялись на различных материалах: камне, папирусе, пергаменте, остраках и кусочках металла. Они служили личными амулетами, применялись для магической защиты отдельных жилищ и городов от вражеских нападений.

В настоящее время мы располагаем тремя папирусными текстами переписки, а также несколькими надписями, выбитыми на камне. Они датируются IV—VII вв. География находок апотропеических текстов со всей наглядностью демонстрирует пути распространения сирийской легенды в различные области Византийской империи. Обмен легендами и произведениями литературы между частями империи происходил

по тем направлениям, по которым шло экономическое общение, торговля. Положение Эдессы в центре слияния многих караванных путей способствовало экспорту популярной сирийской легенды за пределы маленького государства.

Апотропеические тексты на греческом языке охватывают время с ГУ по VII в. и позволяют поэтому проследить историю легенды об Авгаре в период, не представленный рукописной традицией. Использование отрывка из оригинального сирийского сочинения в качестве магического текста представляет определенный этап в литературной эволюции произведения. Он свидетельствует о том, насколько широким был диапазон применения апокрифического сказания. Если на сирийском языке оно послужило основой для официального документа в духе ортодоксального христианства ("Учения Аддая апостола"), то на греческом языке оно превратилось в магическое заклинание и, тем самым, приобрело популярность в народных массах.

Легенда об Авгаре получила особую известность в период иконоборческих споров у авторов, защитников иконопочитания. Вновь возрожденный интерес к этому сказанию со стороны официальных кругов был вызван тем, что на почве греко-византийской культуры легенда претерпела еще одно качественное обновление. Сирийская основа сказания — обращение в христианство эдессян во главе со своим царем — была сохранена, и видоизменение было достигнуто за счет привнесения нового мотива, связанного с легендой о нерукотворенном образе Иисуса Христа. Вся дальнейшая литературная история легенд об Авгаре складывается из переплетения двух мотивов — переписки и нерукотворенного образа.

Количество греческих текстов, содержащих изложение новой легенды, достаточно велико. К числу полных ее версий, оформленных литературно, относятся "Деяния апостола Фаддея", "Повесть императора Константина о нерукотворенном образе" и "Послание Авгара".

Наиболее известным и подробным изложением легенды об эдесском образе является "Повесть императора Константина о нерукотворенном образе". Оно представляет собой компиляцию двух сочинений, создание которых связано с событиями 944 г. — перенесением нерукотворенной иконы, выданной арабами, из, Эдессы в Константинополь. Компиляция была осуществлена Симеоном Метафрастом, выдающимся византийским писателем X в. В пользу его авторства свидетельствует то, что произведение находится в составе кодекса, который является последним из десяти томов "метафраз" Симеона. Византийский книжник объединил два рассказа, составленные по случаю праздника перенесения образа, в один. Симеону принадлежит, видимо, и надписание над составленным им текстом имени Константина Порфирогенета, что было сделано в целях придания большего авторитета новому произведению.

Еще одна греческая версия легенды, называемая "Послание Авгара", интересна прежде всего текстами писем, которые занимают почти половину всего рассказа. Ее появление можно датировать 1032 г., когда в результате кратковременных военных успехов в борьбе с арабами византийцы захватили Эдессу и перевезли из нее в Константинополь, как почетный трофей, письма Авгара и Христа.

Легенда об Авгаре вышла далеко за пределы своей первоначальной родины и стала достоянием славянских литератур, вступивших в византийский культурный крут в конце первого тысячелетия. Славянские версии легенды об Авгаре разнообразны и представлены во многих редакциях и списках, поскольку это сказание в своем распространении у славян прошло несколько этапов. Первоначальным и особенно интересным для истории славянских литератур был период южнославянского, или болгарского, бытования легенды.

В Болгарии легенда об Авгаре стала частью сочинения, которое принято называть "Компиляция апокрифов попа Иеремии". Версия легенды по этому памятнику не имеет аналогий ни в сирийской, ни в греческой письменности—как в отдельных ее редакциях, так и в передаче историками и хронистами. Поэтому вполне можно предположить, что данный вариант сказания возник на славянской почве, и его творцом является, по-видимому, сам автор компиляции — Иеремия. Изначальный мотив переписки Авгара с Христом остается на втором плане — содержание письма Авгара излагается буквально одной фразой, а ответ Иисуса ограничивается в болгарском и русском списках произведения евангельской цитатой. Сербские списки вообще не приводят ответного послания. Славянская версия выделяет в качестве основного сюжетного мотива — мотив чудесного возникновения образа. Однако по сравнению с греческими вариантами сказания славянская версия выглядит еще более авторитетной. В ней в качестве посредника между Авгаром и Иисусом выступает не Ханнан, а Лука, ученик и апостол Христа. Основой выполненной переделки является предание о евангелисте Луке как о живописце. Такое преднамеренное усиление авторитетности мотива о нерукотворном образе можно объяснить только особой полемичностью "Компиляции". Легенда и сочинение в целом носят ярко тенденциозный характер и направлены против еретического движения богомилов.

В Древней Руси легенда об Авгаре также была необычайно популярна и широко представлена в официальной традиционной литературе. Особая версия содержится, например, в октябрьской Минее. В числе ее источников можно выделить особое сказание о евангелисте Луке, уже упомянутую "Компиляцию" и тот тип авгаровской легенды, в котором дается подробный текст переписки с толкованием семипечатия. Последний представлен отдельными славянскими списками. В этом виде легенда об Авгаре получила распространение на Руси еще в одной разновидности апокрифических памятников — гадательной Псалтири. Под ее влиянием составляли толкования на псалмы 77 и 115. Кроме того, переписка Авгара с Христом и в Древней Руси продолжала выполнять функцию апотропеического текста. Послания носились в качестве амулета. На распространение подобной практики указывает наличие отдельной статьи в перечне "книг истинных и ложных", осуждающей и запрещающей такой обычай.

Особый интерес вызывает версия легенды об Авгаре по рукописи XIII века. Она представляет собой своеобразный перевод-переделку греческого оригинала, и по своим ярким языковым и стилистическим особенностям, смысловым дополнениям может быть отнесена к числу произведений древнерусской книжности домонгольского, Киевского периода.

Постоянный и неизменный интерес к легенде, не ослабевший в течение столь длительного времени, объясняется тем, что она пережила в своей эволюции несколько импульсов, сначала на сирийской, а затем на греческой и славянской почве, когда на ее базе создавались злободневные произведения, выражавшие идеологические устремления целого исторического этапа.

"Деяния Иуды Фомы" в сирийской и греческой своих версиях также дают представление об идейно-художественном развитии текста. Это касается прежде всего имени главного действующего лица — Иуды Фомы. Каноническая новозаветная традиция различает два апостольских имени — Иуда Иаковлев и Фома. В перечне двенадцати апостолов, который обычно делится на три группы, содержащие по четыре имени, Фома числится во второй группе и связан с Матфеем и с Филиппом. Имя это — производное от общесемитского глагола fm — "удваиваться, делиться пополам", известно в семитских языках с древности, к примеру оно есть в одной финикийской надписи. Фома значит "близнец", именно такое пояснение к этому семитскому имени дается по-гречески в Евангелии от Иоанна (Ин. 11:16; 20:24; 21:2).

Есть основания полагать, что соединение двух разных в канонической традиции лиц и имен Иуда и Фома следует соотнести с сирийской литературой. В ранних сирийских версиях Евангелий — более древней, сирийской синайской, и позднее переписанной, кьюртоновской, в стихе Ин. 14:22: "Иуда — не Искариот — говорит Ему: Господи! что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?" — стоит соответственно: Фома и Иуда Фома. Иуда Фома называется именно так еще в двух сирийских памятниках — "Учении апостолов" и в "Учении Аддая апостола", а по-гречески — в "Церковной истории" Евсевия Кесарийского, дающей перевод ранней редакции истории Аддая, он назван два раза Фомой и один раз "Иуда, он же Фома". Ранние сирийские евангелия и текст Евсевия дают тот переходный этап, когда имена Иуда и Фома взаимозаменялись, при этом и то и другое выступали в качестве имен собственных.

Исследование рукописной традиции "Деяний Иуды Фомы" показывает, что в первоначальном тексте сочинения имя Фома отсутствовало: так в сирийском палимпсесте V в. и в греческих текстах он везде называется Иуда. Лишь в сирийской рукописи X в. проведена последовательная писцовая правка, согласно которой везде к имени Иуда появилось дополнение Фома не в качестве имени, а прозвища — "близнец". Такая редакторская работа была вызвана стремлением усилить основную тему памятника: Иуда — двойник Иисуса Христа. Превращение второго имени Фома в прозвище "близнец" стало заключительным этапом оформления темы двойничества, которая проходит через все сочинение.

Примером текстовой эволюции "Деяний Иуды Фомы" можно считать соотношение в этом произведении двух поэтических отрывков: "Песнь о жемчужине", органичную связь которой с текстом остального повествования мы уже показали, и "Хвалы". В нашей книге, посвященной апокрифу, подробно обосновывается мнение о том, что "Песнь о жемчужине" на какой-то стадии существования текста была заменена "Хвалой". Поэтическая форма последней принадлежит не тому типу восточнохристианской гимнографии, который характерен для раннего периода, когда в ней преобладало повествовательно-драматическое направление. "Хвалу" отличает набор метафор, симметрия, декоративность и сугубо богословско-философский смысл, то есть все признаки, присущие христианской гимнографии начиная с VII в. Датировка самой ранней сирийской рукописи с "Хвалой" — X в. дает хронологический рубеж ее включения в текст "Деяний". "Хвала" не содержится ни в одном списке пространных греческих версий "Деяний". Вообще в греческой рукописной традиции наблюдается сокращение поэтических фрагментов: гимнов, проповедей, литургических молитв — или полный отказ от них в составе сочинения.

В византийско-греческих кругах стали составляться различные минейные редакции "Деяний Иуды Фомы". Это произошло не позднее VII в., так как память апостола Фомы отмечена уже в самых древних из дошедших до нас греческих месяцесловах VII—VIII вв. При отличии редакций минейного рассказа друг от друга, отчетливо выделяется главная идея, руководившая их составителями и объединявшая их единой тенденцией. Из пространных версий "Деяний" избирались только те эпизоды, где речь шла об обращении в христианство апостолом царских особ, все остальные сцены не включались. Тем самым подчеркивались значительность и успех апостольской миссии.

В сирийской и пространных греческих версиях "Деяний Иуды Фомы" рассказ о мученичестве апостола органично связан с остальным повествованием, не выделяясь как отдельный рассказ. В дальнейшем особый раздел письменной традиции "Деяний" на греческом языке стала составлять история различных мартириев Фомы. Рукописи, представляющие мартирии, весьма многочисленны, и исследование их текстов и редакций должно стать специальной темой.

Заложенная в новозаветном учении идея проповеди христианства на языке того народа, к которому проповедь обращена, концепция миссионерских алфавитов, претворенная в жизнь несколькими поколениями филологически образованных проповедников (известных и безвестных), привели к возникновению явления, весьма интересного с точки зрения истории культуры, — культурно-исторической общности самых разных народов, общности, которая проявилась прежде всего в единстве литературно-идеологического наследия, созданного неустанной переводческой деятельностью разноязычных книжников. Ее результатом стало создание фонда памятников переводной литературы — фундамента общности литератур христианского Востока.

Большинство из представленных в этой книге памятников апокрифических апостольских деяний первоначально было записано по-сирийски, но впоследствии многие из них вошли в общий фонд христианской литературы. Каждый из сюжетов имел свою судьбу, более или менее сложную.

Рассказ об апостольской миссии Аддая—Фаддея существует как в переводах, так и в особых, "национальных" местных версиях на греческом, армянском, грузинском, арабском, коптском, эфиопском, славянском языках. Но и в западной традиции он также достаточно широко представлен: имеются его варианты на латинском, англосаксонском, датском и других языках. Характерно, что, будучи на каком-то этапе своего развития внесенным в индекс запрещенных книг, апокриф постепенно сливается с ортодоксальной литературой, его сюжет входит в официальную богослужебную практику.

Не менее сложной по многообразию текстов разноязычных версий (греческих, латинских, армянской, грузинской, коптской, эфиопской, арабской, славянских) была и литературная судьба "Деяний Иуды Фомы". Текст также, в конце концов, в формах минейных рассказов и мартириев оказался в круге официальной литературы.

"История Иоханнана апостола, сына Зеведеева" по каким-то причинам не вышла за пределы сирийско-арабского региона, роль этого текста оказалась более скромной, чем предыдущих, а "Учение Симона Кифы в Риме городе" и "История Филиппа, апостола и благовестника" вообще остались достоянием только сироязычного читателя.

Представленные здесь тексты демонстрируют разнообразие литературных форм апокрифических апостольских деяний, которые складывались в результате наложения нескольких литературных традиций, в первую очередь античной и ближневосточной. Несмотря на то что литературный характер апокрифических деяний определяется как условно-исторический, эти памятники дают хороший материал для решения некоторых источниковедческих и исторических проблем: для выяснения места и времени первоначальной письменной фиксации текста, а также для установления особенностей того типа христианства, который в них отразился.

Очевидно, что тексты апокрифических деяний апостолов не переходили в застывшей форме из одной эпохи в другую и от одного народа к другому, а постоянно видоизменялись, и их эволюция может и должна стать предметом исторического анализа.

Ведущим направлением исследований в области апокрифической христианской литературы остается пока поиск и публикация новых текстов. При относительно неплохой учтенности греческих рукописей, сведения о восточных и славянских достаточно фрагментарны, и новые поиски сулят открытие ранее не известных как оригинальных апокрифических сочинений, так и их переводов. Идеальная модель изучения таких памятников должна исходить из анализа текстов на всех языках, на которых они сохранились, а переводы должны сопровождаться синоптическим изданием текста с учетом всего материала. Только на такой устойчивой текстологической базе может получиться объективное рассмотрение конкретных вопросов: времени и места первоначальной фиксации апокрифа, установления его оригинального языка, определения социально-культурной среды его бытования,

выявления его христианства и того местного колорита, который наложили на заимствованный сюжет переводы и переработки. Подобное исследование позволит соединить в единое целое процесс эволюции апокрифического сюжета, история которого оказывается неразрывно связанной с культурой, литературой, историей, идеологией Ближнего Востока, Кавказа и Европы на протяжении почти двух тысячелетий.

Назад   Вперед