земле на глазах у мусульман, одни при этом кричали: „Вот ваш пророк. Магомет!" другие: „Вот ваш Али!" Они также забрали Коран из одной гробницы, расположенной за стенами Алеппо: „Мусульмане, видите, что мы сделаем с вашей книгой?" — восклицали они. Один из них проткнул ее с двух сторон, продел в отверстия веревку и прикрепил ее как наспинный ремень под хвост своего коня. Каждый раз, когда конский навоз падал на Священную книгу, слышались аплодисменты, смех, крики оскорбительной радости. Если им попадался мусульманин, они отрубали ему кисти рук и кастрировали его, а затем отпускали. Мусульмане так же обращались с франкскими пленниками или же просто душили их».
Алеппо был доведен до последнего предела: пропитания не было, население начало поедать собак и трупы, свирепствовала дизентерия, увеличивавшая и так уже длинный список жертв. Нескольким священнослужителям удалось выскользнуть за городские стены, пересечь линии франков и добраться до Мардина, где предусмотрительно укрывался жалкий наследник Ильгази. Вместо того, чтобы оказать помощь посланникам осажденного города, этот представитель вырождающегося рода Артукидов приказал бросить их в темницу. Они сумели скрыться и добрались до Мосула, где их сетования были внимательно выслушаны. Должность правителя города с недавнего времени занимал наш старый знакомый Ак Сонкор Бурзуки, тот самый, что некогда потерпел поражение в джихаде. Старый атабек собрал войско и форсированным маршем подошел к Алеппо. Его появление было полной неожиданностью для осаждавших: «Когда он пришел им на помощь в месяц зу-л-хиджа (январь 1125 г.) и когда франки узнали, что он находится рядом с ними и какой силой и наступательной мощью он обладает, то спешно отступили и обратились в беспорядочное бегство, преследуемые легкой конницей, которая хватала в их рядах тех, кто сдавался на ее милость; ни один из убегающих не остановился, пока не добрался до Антиохии. Франки построили в лагере дома и хижины, чтобы укрываться от зноя и холода, они решили остаться там. Но Всевышний — да будет благословенно Его имя! — сжалился над жителями Алеппо, избавил их от бедствий и несчастий. Этим прекрасным поступком Ак Сонкор Бурзуки заслужил общую признательность и похвалу; он вступил в Алеппо и, поведя себя достойно, установил хорошие отношения с жителями города и приложил все усилия, чтобы защищать и охранять его, так что город вернул себе былое процветание, земля вновь стала богатой, дороги — безопасными, и туда стали стекаться караваны, привозящие товары для продажи и обмена» (Ибн аль-Каланиси).
Отныне судьбу отношений мусульман и франков решал атабек Алеппо и Мосула. Он придал реальное содержание обычаю султана поручать ведение священной войны в Сирии именно правителю Мосула. Отныне джихад перестанет быть походом, ведущимся издалека и неотвратимо разбивающимся о стены Эдессы: теперь у атабека был Алеппо, город, расположенный в непосредственной близости от двух франкских государств Северной Сирии. Бурзуки взял под свою защиту всех мусульманских князей, которым угрожали франки. Разумеется, они еще не были готовы довериться ему, чтобы создать общий фронт сопротивления, но, столкнувшись с врагами, которых объединял монархический принцип, они тоже начали действовать заодно. У атабека Мосула не хватило времени и дальше заниматься делом объединения народов, поскольку, едва вернувшись из летнего похода 1126 г., — он вел затяжную войну с Балдуином II, — он пал под ударами исмаилитов (известными в западной исторической литературе под именем «гашишинов» или ассасинов). Эта еретическая секта, настоящая анархическая организация мусульман, беспрестанно наносила удары по самым высоким кругам ислама. Фактически, используя террористические методы, они действовали заодно с властью франков. Убийство атабека Алеппо и Мосула разом остановило реорганизацию мусульманской Сирии. Его сын беспрепятственно взошел на престол, но не стал следовать политической линии, намеченной отцом, попытавшись под предлогом улучшения организации походов против франков объединить под своим началом все мусульманские владения Сирии: «Когда его власть стала прочной, его сила возросла, а влияние усилилось, он возгордился, грудь его распирало от юношеского пыла, и он задумал напасть на сирийские территории, овладеть мусульманскими крепостями, а затем начать священную войну против отрядов франков». Тогда восстали князья и феодалы. Анархия, едва притормозив в связи со случайной смертью претендента, набирала обороты.
3. ОБЪЕДИНЕНИЕ СИРИЙСКОГО ИСЛАМА
Во времена, когда Зенги стал правителем этой страны, земли франков были достаточно обширными; их войска — многочисленными, а страх, внушаемый ими, — всеобщим, их свирепость увеличивалась, нападения учащались, зло, творимое ими, возрастало, их притеснения стали более жестокими, и их руки тянулись к мусульманским владениям. Жители этих стран не имели сил остановить разгул их ярости. День за днем они грабили, принося мусульманам неисчислимые беды, оставляя за собой лишь разорение и опустошение. Повсюду они сеяли огонь своей ярости и были жестоки и несправедливы к населению. Так, добрая звезда мусульман погасла, небо их благоденствия потемнело; над обителью ислама реяли стяги многобожников, а их пособники торжествовали над правоверным народом.
В эти времена владения франков простирались от Мардина до города Аль-Ариш, что на египетской границе; на просторах этого огромного государства не было иных мусульманских поселений, кроме городов Алеппо, Хомса, Хамы и Дамаска. Их набеги достигали самого Дьярбакира и стран, простирающихся в сторону Амиды; они не щадили ни тех, кто веровал в единого Бога, ни тех, кто отрицал его; от верхней Месопотамии до Низиба и Рас-А'ина они отнимали у жителей все, чем те владели, будь то имущество или деньги. Что же до Ракки и Харрана, их жители терпели позор, унижения и всяческие притеснения; ежедневно их предавали смерти, не давая ни минуты покоя и всячески унижая. Поэтому эти несчастные беспрестанно восклицали: «О, горе и погибель нам!» и желали быть среди тех, кто покоится в могиле.
Ибн аль-Асир, Атабеки Мосула
Как мы убедились, смерть Бурзуки усилила развитие анархии на мусульманских землях Сирии. Жадные феодалы пытались удержать власть, местами вступая в отношения с врагами-франками, но, разумеется, союзы, заключенные на весьма короткие периоды, постоянно нарушались христианскими государствами, обладавшими военной мощью. Дань и налоги, которые должны были выплачивать большие мусульманские города, все возрастали: дабы удовлетворить требования неприятеля, феодалы еще немного надавили на несчастное население, и дело было сделано.
Экономическая ситуация жалких остатков мусульманских земель в Сиро-Палестине все ухудшалась. Торговые и ремесленные дела замерли: все порты Леванта, за исключением Аскалона, находились в руках христиан, а в восточном Средиземноморье царили итальянские эскадры, что вынуждало мусульманских торговцев обращаться за посредничеством к франкам и делало их зависимыми от чередования мирных времен с периодами явного противостояния.
Общение еще свободных городов с остальным мусульманским миром тоже представляло определенные сложности: «Все пути, ведущие в Дамаск, были перерезаны, кроме того, что шел через Эль-Рахебу и пустыню; поэтому торговцам и путешественникам приходилось претерпевать все тяготы и треволнения долгого пути, идя через безлюдные места, в которых их подстерегали опасности. Так, будучи вынуждены проходить мимо арабов-кочевников, они могли потерять не только свои богатства, но и жизнь». Переход через пустыню был столь опасен, что после многочисленных попыток князь Дамаска сумел-таки заполучить контроль над дорогой из Пальмиры в Дамаск, которая тоже проходила через пустыню, но охранялась форпостами. Продолжение дороги из Пальмиры в Ракку (по Евфрату) давало возможность, сделав большой крюк, добраться до Дамаска через Месопотамию.
Что касается Алеппо, его состояние было ничуть не лучше: налеты антиохийских войск держали его на военном положении, а отряды Эдессы перерезали ведущие к нему дороги и грабили торговые караваны. Эдесса держала в страхе и Харран, и Ракку. «Что же до города Алеппо, демоны креста заставляли его жителей отдавать им не только половину доходов с их земли, но даже и половину доходов с мельницы, что стояла в двадцати шагах от ворот Садов, за стенами города» (Ибн аль-Асир).
К большой дани, которой христиане обложили мусульманские города, добавились и оскорбления: «Они отправили в Дамаск гонцов, которые требовали, чтобы им показали всех рабов, уведенных мусульманами из Анатолии, Армении и других христианских стран; затем они предоставили этим людям возможность выбрать — остаться ли у своего хозяина, или же вернуться в родную страну к семье и собратьям. Тех, кто предпочел не уезжать, они оставили там, а тех, кто желал вернуться к семье, увезли с собой. Теперь вы сможете оценить те унижения и оскорбления, которым подверглись мусульмане, и сможете судить о могуществе и тирании неверных» (Ибн аль-Асир). Осудив поведение франков в Дамаске, Ибн аль-Асир выдвигал обвинения в адрес правителя княжества, Тай аль-Мулука Бюри, сына старого Тугтекина, скончавшегося в феврале 1128 г. Разумеется, эти факты описываются не дамасскими хронистами, а авторами, воспевавшими фортуну Зенги, который вскоре станет яростным противником независимого Дамаска. «Бог, увидев, как ведут себя мусульманские правители и в каком состоянии находились наставники правоверных, признал, что князья были не способны укрепить религию и защитить тех, кто веровал в единого Бога. Увидев, что враг покорил их, подверг насилию и притеснениям и простер над ними тень множества бедствий и несчастий, он сжалился над исламом и мусульманами. Разгневанный тем, что их унижали, убивали или уводили в рабство, он решил выставить против франков человека, который воздал бы им за то зло, что они причинили, и бросил бы на сражение с этими демонами, поклонявшимися кресту, воинов, разбивших и стеревших бы их с лица земли» (Ибн аль-Асир).
Приведенный отрывок свидетельствует о важных психологических изменениях, произошедших в мусульманской литературе. На самом деле, речь идет о «рекламной» прозе, о хвалебном отзыве, написанном специально для поддержки пропаганды, которую вел Зенги, чтобы объединить вокруг правителя как можно более широкую общественность (подобные методы были совершенно нехарактерны для того времени). Давайте рассмотрим, кто такой был этот Зенги и как ему удалось захватить столь желанное для всех место правителя Мосула.
Будучи турком по происхождению, Зенги (чье мусульманское имя звучит как Имад ад-Дин Зенги) был сыном мамлюка, состоящего на службе сельджукского султана Мелик Шаха. Он впервые взял в руки оружие в армии Мосула, когда султан начал походы против крестоносцев, что дало ему возможность участвовать в большинстве крупных сражений в Сиро-Палестине. Но его карьера действительно началась лишь с началом военных действий в Месопотамии. Его первой победой стало поражение войск эмира Дюбаиша, арабского «desperado», находившегося в постоянном противостоянии с существующей властью. Затем султан назначил Зенги на пост правителя Бассораха: большие доходы от этого перекрестка азиатских торговых путей ставили властителя перед необходимостью выбрать эмира, отличающегося безупречной честностью. Зенги не только полностью оправдал ожидания султана, но и дал новые основания доверять ему, поскольку участвовал в операциях, имеющих целью подчинить себе халифа: на этот раз в награду он получил должность правителя Багдада. Итак, Зенги, продолжая традицию турецких мамлюков, был абсолютно предан султану.
В августе 1127 г. из Мосула в Исфахан ко двору султана явилась делегация знатных людей, которые желали, чтобы тот назначил им правителя, способного защитить их провинцию и вести священную войну. Властитель спросил их, кого они хотели бы получить. Посланники назвали много имен, но особенно подчеркнули имя Зенги. Султан, зная о его достоинствах, согласился назначить его на этот пост взамен на довольно крупную сумму. Посланники уплатили взнос за эмира и получили указ о его назначении, скрепленный печатью султана.
Получив назначение, Зенги направился в Мосул, куда вошел в октябре 1127 г. Первой задачей атабека стало создание новой администрации провинции; но немного позже ему пришлось выступить в поход, чтобы заставить соседей — эмиров вернуть Мосулу земли, захваченные ими при расширении своих владений. Поставленная цель скоро увенчалась успехом, поскольку Зенги спешил утвердить свою власть в Алеппо, на который постоянно нападали франки.
Овладев дорогой между Мосулом и Эдессой, он пожелал также взять в свои руки и контроль над путем из Мосула в Алеппо. Стоявший именно на этой дороге мусульманский Харран добровольно покорился тому, кто был уже признан поборником джихада.
В июне 1128 г. атабек, наконец, вошел в Алеппо, выполнив таким образом указ султана, который основывал сиро-месопотамское государство с двумя столицами (в Мосуле и Алеппо). Этот политический шаг давал множество преимуществ с военной и экономической точек зрения. В Мосуле формировались регулярные войска и бесчисленные отряды туркменов, необходимые для защиты Алеппо. Экономическое объединение упростило бы восстановление торговли в Алеппо, который сильно пострадал в результате частых и длительных нападений христиан. С другой стороны, двойное княжество требовало от своего правителя необыкновенной дипломатической ловкости в сочетании с острым политическим умом: ведь ему нужно было разбираться одновременно и в делах Сирии, и в опасных интригах Месопотамии. Вся его политическая жизнь пройдет под этим знаком двойственности: его деятельность будет более или менее равномерно распределена между Сирией и Месопотамией. Остается гадать, что стало бы с франкской колонизацией, если бы соперничество между султаном и халифом не помешало турецкому полководцу реализовать свои военные цели?
Едва он обосновался в Алеппо, как его предупредили, что султан вознамерился заменить его соперником. Тут же Зенги явился ко двору; он пробыл там три дня, но этого времени было достаточно, чтобы вручить сто тысяч динаров властителю, дабы тот подтвердил его назначение. В январе 1130 г. Зенги вернулся в Алеппо: между делом он провозгласил начало священной войны, в связи с чем потребовал военной поддержки сирийских князей. Бюри (стоящий во главе Дамаска) отправил ему войска, поставив во главе их собственного сына, который тогда правил Хамой. Атабек встретил его с почестями, затем приказал заключить его с эмирами в темницу и ускоренным маршем двинулся в Хаму. Город сдался без боя. Правящий эмир Хомса присоединился к армии Алеппо и Мосула и предложил выкупить Хаму. Зенги сделал вид, что согласен, получил значительную сумму и даже приказал совершить общую молитву от имени нового правителя, а затем повелел схватить обманутого покупателя! Его армия пришла в Хомс, где попыталась повторить тот же удачный ход, который совершила в Хаме. Чтобы пресечь сопротивление, атабек приказал публично бичевать своего пленника: с крепостных стен члены семьи и приближенные эмира могли видеть это печальное зрелище, но их боевой дух не ослаб. Дело было проиграно!
Мусульмане объединятся в единый фронт намного позднее, ибо беспричинная жестокость атабека и нарушение данного им слова сильно пугали сирийских эмиров и феодалов. Последние не будут отказываться от личной власти в пользу объединения и, заботясь только о сохранении собственных владений, дойдут в безрассудстве до того, что станут заключать союзы с франками, своими злейшими врагами.
В то же время, когда Зенги потерпел поражение у Хомса, ему вдруг представилась неожиданная возможность поправить положение: князь Антиохии Боэмунд II, самый блестящий паладин франкской Сирии, был убит в стычке с отрядом туркменов, промышляющих грабежом. Его вдова, дочь короля Балдуина II, обратилась к атабеку за помощью: она желала сохранить за собой власть в Антиохии! Скорый приезд короля Балдуина расстроил заговор, и Зенги ограничился коротким походом против пограничных крепостей, угрожавших Алеппо, после чего на три года исчез с политической сцены Сирии.
Несмотря на отъезд правителя, его политика продолжала проводиться: наместники Зенги в Джазире и Дьярбакире побуждали туркменов отправляться в Сирию: последние будут играть все более и более значительную роль в нападениях на позиции франков. Вернувшись в 1133 г., атабек вновь обратился к идее объединения мусульманской Сирии: Дамаск успешно оказывал сопротивление, а Хомсу пришли на выручку войска графа Триполийского; франки осознали ту опасность, которую представляло собой отчаянное стремление Зенги к объединению.
Однако турецкий полководец снова исчез: на этот раз он сражался в Месопотамии и на иранском плато. Во время многочисленных отъездов «поборника Веры» в Сирии устанавливается некое равновесие; князь Дамаска воспользовался им, чтобы создать движение оппозиции против Зенги, что дало ему возможность присоединить к своим владениям Хомс.
1137 г. становится свидетелем неожиданного возвращения Зенги — он, не теряя времени, осаждает Хомс! Восстанавливается прежнее единство. Христианская конница выступает в поход, чтобы защитить мусульманскую «свободу». Но с быстротой и отвагой настоящего стратега атабек снимает осаду Хомса и внезапно нападает на франкскую армию. Последняя, оказавшись в затруднительном положении, ищет убежище в замке, стоящем на границе и называемом жителями Запада Монферраном, а мусульманами — Бареном. Запертым в замке, как в ловушке, оказался и новый король Иерусалима, Фульк Анжуйский, зять и наследник Балдуина II. Уверенная в своей победе, конница Зенги объезжает всю страну и одерживает свои первые крупные победы... Куфр Таб и Маарат ан-Нуман отвоеваны. Небольшой Маарат перешел к крестоносцам в 1098 г. Среди всех местных жителей, оставшихся в живых, его обитатели как никто другой были настроены начать «священную войну», чтобы получить обратно «свои земли».
«Бывшие жители Аль-Маарры явились к Зенги и просили его вернуть их имущество, которое было отобрано у них франками. Он предложил им предоставить документы на право владения, а когда узнал, что этих бумаг больше не существовало, приказал навести справки по книгам записей поземельного налога, что хранились в Алеппо; и, по его приказанию, все дома, указанные как заплатившие налог, были возвращены их прежним владельцам» (Абу'л-Феда). Впервые механизм отвоевания был приведен в действие, а земли, захваченные силой, возвращались законным хозяевам. Для Маарата это было окончанием тридцатидевятилетнего ига, все возвращалось на свои места; но необъятный Сахель все же продолжал оставаться в руках христиан с Запада!
Осада Барена затягивалась, а новости, приходившие в лагерь атабека, были весьма неутешительны. Войска, вышедшие на подмогу из Иерусалима и Триполи, подходили все ближе, а император Константинополя, который для жителей Востока являлся главой всех христиан, готовился взять Антиохию приступом. За выкуп в пятьдесят тысяч динаров и право владения крепостью Зенги позволил осажденным уйти (август 1137 г.).
Опасения, вызванные присутствием императора, быстро рассеялись: он пришел не сражаться с атабеком, а уладить свои дела в Киликии и вновь призвать к подчинению своих переменчивых и беспокойных латинских подданных. В сентябре 1137 г. Иоанн Комнин отправил к Зенги послов, чтобы заручиться его расположением. Атабек ласково их принял и, щедро одарив, приказал сопроводить обратно под надежной охраной.
Императору удалось заставить атабека поверить, что истинными целями его экспедиции являлись Киликия и Антиохия. Не обращая больше внимания на христиан, Зенги вернулся к своей идее фикс: объединить Сирию и Палестину manu militari (силой). И он направил войска к Хомсу и Баальбеку.
Христиане втайне готовили неожиданный военный ход: наконец-то заключенный союз между византийцами и нормандцами предусматривал передачу Антиохии во власть Империи, после того, как они захватят какое-нибудь большое мусульманское княжество. Алеппо, Шейзар, Хама и Хомс должны были отойти князю Антиохийскому, чтобы компенсировать потерю его прекрасного владения. Чтобы не поднимать тревогу раньше времени, Раймунд де Пуатье, князь Антиохии, приказал схватить и заключить в тюрьму всех мусульманских торговцев и путешественников из Алеппо, находившихся в тот момент на его землях.
Эффект неожиданности принес результаты, которые превзошли все ожидания. Крепости сдались почти без боя, но поход задержался из-за осады небольших второстепенных укреплений. Зенги воспользовался промедлением; с обычной для него скоростью он перебросил подкрепление в Алеппо, таким образом, город был защищен от взятия его приступом. Франко-византийский поход окончится в долине Оронта, недалеко от Шейзара. «И так продолжалось до тех пор, пока грекам не надоело топтаться на месте, не имея возможности добиться своего» (Ибн аль-Каланиси). Удивительно, что мусульманский хронист не осведомлен о раздорах, возникших между франками и византийцами. Первые, совершенно не желая отдавать свои плодородные владения, как могли, тормозили наступление. Их инертность настолько раздражала византийцев, что василевс снял осаду, даже не предупредив об этом союзников!
Зенги, одержавший моральную победу в этой кампании, через несколько дней вернул себе крепости, захваченные христианскими союзниками. Его власть стала настолько очевидной, что Дамаск ради примирения с ним, отдал ему Хомс, прибегнув к хитрости и выдав за атабека замуж дамасскую принцессу. Хомс и его цитадель стали частью ее приданого.
Вместо того чтобы умерить стремление Зенги к объединению, этот значительный успех лишь обострил его притязания: надежды объединиться он основывал на силе оружия. Летняя кампания 1139 г. закончилась присоединением к его территориям Баальбека. Затем Дамаск подвергся длительной осаде: гордая метрополия не могла в одиночестве оказать сопротивление войскам Алеппо, поэтому она заключила союз с франками Иерусалима. «Франки потребовали выплатить им взамен определенную сумму, чтобы помочь им и поддержать их силы при осуществлении их планов, а также дать им заложников, чтобы обеспечить спокойствие. Ответ был положительным; им отдали деньги и заложников из семей полководцев; франки начали готовиться к выступлению, чтобы оказать осажденным помощь, принести спасение и поддержку. Они обменялись между собой посланиями, чтобы созвать воинов из всех крепостей и всех городов, оттеснить атабека и помешать ему достичь поставленной цели в Дамаске, пока его власть не возросла и не усложнила ситуацию, а сила его наступления не стала такой значительной, что он мог бы поразить банды франков и атаковать другие города» (Ибн аль-Каланиси). По сути, это рассказ о предательском переломе, произошедшем в исламском сознании: он опозорит Дамаск, но опека франков обеспечит городу несколько лет передышки.
Вмешательство франков вынудило Зенги отойти в Баальбек. В качестве наказания он открыл дорогу толпам туркменов, которые обрушились на деревни и небольшие города этой местности. В июне 1140 г. он внезапно появился перед Дамаском, но вылазка ополчения вынудила его отступить.
Поскольку снабжение продовольствием было поставлено под угрозу, Дамаску все же пришлось признать сюзеренитет атабека. Будучи вынужден довольствоваться скудными почестями (отныне общая молитва должна была произноситься от его имени), атабек выступил к Мосулу, политическая и военная ситуация которого вызывала у него серьезные опасения.
В отсутствие Зенги Сирия прозябала: каждый заботился о своей территории, и им были глубоко безразличны как дорогостоящие, так и опасные военные походы! Мусульмане отправляли туркменов разорять христианские земли, но их бандами было трудно управлять, к тому же они почти не следовали правилам, установленным воюющими странами: для воинов-кочевников понятие перемирия было непостижимо: пусть даже мусульманскому князю, использовавшему их, приходилось приносить франкам свои извинения!
Столкнувшись с туркменами, латиняне смогли создать лишь систему приграничной защиты, которая должна была обеспечить безопасность землям и всем на них живущим. Чтобы населить многочисленные крепости, обеспечить их охрану, поддерживая при этом в боевом порядке отряды, способные к быстрому выступлению, латинские правящие круги отдали их военно-монашеским орденам тамплиеров и госпитальеров. Военно-монашескими орденами управлять было не легче, чем туркменами. Однако если последние так и останутся «рабочей» массой, не имеющей никаких политических амбиций, латинские ордены будут иметь свои убеждения, интересы, проводить свою политику, которая долго не будет совпадать с линией поведения, выработанной переселившимися в Левант феодалами.
Теперь нам необходимо рассказать о новой попытке Византии захватить княжество Антиохийское, хотя ее вмешательство никак не повлияло на общее политическое равновесие Сирии. «Стало также известно, что так называемый король греков во второй раз появился со стороны Рубежей (пограничных крепостей Северной Сирии). Сеньор Антиохии вышел к нему, встретил его с почестями и, заключив с ним соглашение и приведя его в доброе расположение духа, вернулся в Антиохию» (1142 год, Ибн аль-Каланиси). Василеве Иоанн Комнин погиб во время охоты, когда проводил зиму в Киликии, на границе с Северной Сирией (8 апреля 1143 г.). Как только преграда в лице Византии исчезла, атабек Зенги оказался лицом к лицу со своими врагами.
Что делал в это время правитель Мосула и Алеппо? Укротив соседей из Дьярбакира и Джазиры, он воспротивился воле султана, пожелавшего снова лишить его власти и заменить собственным братом. Согласие было достигнуто после того, как атабек уплатил сумму в сто тысяч динаров имамата (отчеканенных в Багдаде) и получил формальный приказ, прозвучавший из уст самого султана, предпринять и удачно завершить взятие Эдессы, «Зенги знал, что при первом же известии о его выступлении франкские воины кинутся к Эдессе, чтобы защищать ее, и что он не сможет туда проникнуть, настолько прочно было ее положение. Поэтому он сделал вид, что отправляется отстаивать свои интересы в Дьярбакире. На самом деле, когда франки поверили, что между ним и Артукидами или же другими князьями Дьярбакира вот-вот вспыхнет война, тревога их развеялась, а Жослен, покинув Эдессу, перешел Евфрат, чтобы обосноваться в своих владениях к западу от реки» (Ибн аль-Асир).
«Как только Жослен удалился от города, жители Харрана дали знать Зенги, что в Эдессе не осталось войск. Последний собрал армию и во вторник 28 ноября 1144 г. начал осаду с несметным количеством солдат. Они стали лагерем возле ворот часов, рядом с церковью Исповедников. Он воззвал к жителям города: „Сдавайтесь, чтобы не погибнуть, ибо вам нет спасения!" Командующим был бафьос франков (латинский архиепископ Эдессы). Они отвечали: „Мы не сдадимся". Франки рассчитывали на гонцов, отправленных в Антиохию и Иерусалим с просьбой их правителям поспешить и освободить прекрасный город. Первого декабря Зенги отдал приказ начать наступление всеми возможными способами. Семь баллист метали камни, а стрелы, выпускаемые воинами, были подобны каплям дождя. Горожане, стар и млад, мужчины, женщины и даже монахи с гор стояли на стенах и сражались. Когда Зенги увидел, что обреченный народ героически оказывает сопротивление, он приказал подкопать землю под стеной. Они вырыли глубокую яму и дошли до стены. Со своей стороны, осажденные тоже стали подкапывать стену изнутри, добрались до осаждающих и начали нападать на них. Поскольку эта хитрость не принесла им никакой пользы, они принялись изнутри возводить стену напротив подкопанного места. Осаждавшие подкопали две башни и поставили под ними подпорки, равно как и под стеной, идущей от одной башни к другой. Атабек воззвал к ним: „Мы вышлем двоих людей, которые войдут внутрь, отправьте двоих ваших и посмотрите на подкопанную стену, а затем оставьте город, пока вас не предали мечу. Я не желаю, чтобы вы погибли". Но так как они полагались на возведенную стену и рассчитывали на помощь франков, они не поддались уговорам...» (Михаил Сириец).
Осаждающие подожгли подпорки: «Когда дерево сгорело, стена и обе башни рухнули, и стала видна новая внутренняя стена. Турки замерли в оцепенении, пока не заметили брешь между новой и старой стенами. Войска приготовились проникнуть в город; но жители города встали грудью, чтобы помешать их вторжению. Брешь была завалена горой трупов как осажденных, так и осаждавших. Поскольку горожане кинулись защищать брешь и на стенах никого не оставалось, турки приставили лестницы и поднялись наверх. Какой-то курд поднялся первым, издал крик и начал забрасывать жителей камнями. Когда они увидели это, сила изменила им, они повернулись и кинулись бежать к цитадели».
Началось избиение. Нападающие, раздраженные сопротивлением горожан, убивали так долго, пока их руки могли удерживать саблю. «Что же до тех, кто кинулся к воротам цитадели, франки не открыли их, чтобы впустить бегущих, поскольку их бафьос запретил им делать это, пока они не увидят его лично. Но так как его не было среди первых прибежавших, тысячи людей были задавлены, сгрудившиеся тела возвышались над воротами. Когда подъехал бафьос, ворота открыли. Но он не мог попасть внутрь из-за груды трупов, загромождавшей проход. Он упал прямо на тела, и один турок ударил его и убил».
Когда Зенги увидел эту бойню, он запретил совершать новые убийства. Тогда же он встретил епископа Василия, которого тащили обнаженного на веревке. Зенги, увидев, что он был уже в возрасте и голова у него была обрита, спросил, кто это такой. Узнав, что он митрополит сирийских христиан, он принялся упрекать его за то, что они не сдали города. Василий храбро отвечал: «То, что произошло, очень хорошо». — «Почему?» — спросил эмир. Епископ отвечал: «Хорошо для тебя, поскольку ты одержал блестящую победу, одолев нас силой; хорошо и для нас, поскольку мы заслужили твое уважение, ибо так же как мы не нарушили клятв, данных франкам, мы сохраним верность и тебе, раз Господь допустил, чтобы мы стали твоими рабами». Увидев его храбрость и услышав, что он превосходно говорил по-арабски, Зенги приказал отдать ему свой плащ и отвести в его палатку. Он выслушал его советы по поводу восстановления города. Затем вышел глашатай, который объявил, что все, кому удалось избежать меча, могут разойтись по домам.
Два дня спустя, жителям запершимся в цитадели, было обещано сохранить жизнь, и они вышли. «Турки сохранили жизнь нашему народу, армянам и спасшимся грекам, но они убивали всех франков, встречавшихся им на пути» (Михаил Сириец). Уничтожение франкского гарнизона нельзя отнести к капризам восточного деспотизма, оно отвечало требованиям джихада: теоретически его целью являлось восстановление ислама на всех вышедших из-под его влияния территориях, но на практике он никоим образом не приравнивал местных христиан (армян, сирийцев и греков) к обосновавшимся в Леванте жителям Запада; мусульмане стремились лишь изгнать латинских поселенцев.
Атабек воспользовался своим авторитетом, возросшим благодаря победе, чтобы изгнать франков с их территорий на востоке от Евфрата. Таким образом, графство лишилось своей самой важной со стратегической точки зрения части: той самой, которая угрожала Месопотамии и пшеничным полям Джазиры и через которую проходили торговые пути, соединявшие мусульманскую Сирию с центральными районами Азии.
В марте 1145 г. атабек осадил Аль-Биру (нынешний Биресик). Эта крепость контролировала один из немногих удобных переходов через реку, спускавшуюся с высокого анатолийского плоскогорья. Связь между двумя частями государства Эдесского поддерживалась практически исключительно через Биресик; иными словами, этот проход был необычайно важным для нового правителя Эдессы. Из Мосула пришли важные новости: только что был убит назначенный Зенги правитель. Не теряя времени, атабек снял осаду и вернулся в столицу Месопотамии, где твердой рукой восстановил порядок.
Авторитет турецкого князя еще никогда не достигал таких высот; его имя прославлялось всем исламом, а халиф пожаловал ему высокие титулы, поставившие его на одну иерархическую ступень с сыном султана: его называли «Зайн аль Ислам» (краса Ислама), «Аль-Мелик аль-Мансур» (эмир-победитель) и «Назир Амир аль-Му'Минен» (опора владыки правоверных).
«В месяц Джумада того же года (20 октября — 18 ноября 1145 г.) стали приходить настойчивые и достоверные сведения с места событий о том, что эмир Имад ад-Дин Атабек тщательно готовился, собирал войска и нанимал новых воинов, чтобы пойти в наступление и вести священную войну против франков; но также ходили слухи, что, быть может, его целью было захватить провинции Дамаска и начать осаду этого города... В месяце Шабане (17 января — 14 февраля 1146 г.) было объявлено, что он изменил решение...» (Ибн аль-Каланиси). Причиной тому был заговор, раскрытый в Эдессе: группа армян пыталась ввести в город франков. Схваченных заговорщиков постигла участь всех предателей: они были казнены, их тела прибиты к кресту, затем сожжены, а пепел развеяли по ветру. «Тогда Зенги пришел в Эдессу и оставался там некоторое время. Он ободрял находящихся в городе сирийцев; от всей души он желал проявить милосердие к христианам, собравшимся в городе» (Михаил Сириец). Играя на раздорах между христианскими конфессиями, атабек поддержал яковитов (сирийских монофизитов), которые ценой сохранения за ними особых привилегий, в свою очередь, помогли ему. Чтобы восполнить уменьшение численности армянского населения, Зенги без колебаний переселил в Эдессу несколько сотен иудейских семейств.
Победа атабека все же не могла не создать ему дополнительных сложностей: во-первых, ему следовало обезопасить себя от ответного удара франков; ему нужно было сохранить границы своего государства, ибо его успех вызывал зависть султана. Прельщенный Месопотамией, ради того, чтобы приблизиться к ней, он желал распространить свое влияние на самые дальние южные области Евфрата: для исполнения этой цели он попытался захватить крупную крепость Калат Габар (отметим, что к стратегическим интересам примешивались и экономические, поскольку в нескольких километрах вверх по течению от крепости находился город Балис, центр перегрузки восточных товаров, прибывающих из низовий реки, и товаров из Сирии, доставленных туда караванами). Осада Калат Габара была вполне успешной, командующий крепостью приказал поднести атабеку значительную сумму денег, чтобы уговорить его отойти. «Имад ад-Дин продолжал осаждать крепость и атаковать гарнизон в течение всего месяца Раби II 541 (9 сентября — 7 октября 1146 г.). Вот что тогда рассказывали: один из его евнухов, которого он любил и который был к нему приближен (звали его Яранкаш, он был франкского происхождения), питал к нему тайную ненависть из-за того, что атабек с ним дурно обошелся; он скрывал свои чувства и, воспользовавшись моментом, когда атабек был пьян, при соучастии и помощи нескольких друзей — евнухов убил его во сне...» (Ибн аль-Каланиси). Войска атабека рассеялись, все имущество было разграблено, так же как и его несметные сокровища; он был похоронен там же, без савана, до того дня, когда, как рассказывают, его тело было перенесено в мавзолей возле Ракки.
Какой печальный конец постиг первого князя — победителя франков! «Он правил девятнадцать лет Мосулом и другими городами, а Эдессой — год и десять месяцев... Вся округа пребывала в смятении, а турецкие разбойники принялись совершать налеты на земли, принадлежавшие Зенги... Сыновья Зенги поделили области между собой. Махмуд, называемый Нур эд-Дином (Нуреддин), стал править Алеппо, а другой брат по имени Гази Саиф эд-Дин стал во главе Мосула» (Михаил Сириец).
4. ПОРАЖЕНИЕ ВТОРОГО КРЕСТОВОГО ПОХОДА
Эмир Гисн-Кайфы участвует в джихаде
...Мне сказали, что приближенные и придворные спрашивали о его намерениях, и он отвечал им: «Я не сделаю ни шагу отсюда» ибо Нур эд-Дин, чье сердце иссушено постами и молитвами, бросится навстречу опасностям и погибнет вместе с теми, кто будет его сопровождать». Они все одобрили принятое им решение, но на следующий же день он отдал войскам приказ готовиться к джихаду. Тогда те же люди сказали ему: «То, что вы посчитали вчера правильным, сегодня перестало быть таковым? Вчера мы оставили вас в добром расположении духа, а теперь вы пребываете в противоположном настроении». Он ответил им: «Нур эд-Дин так поступил со мной, что если я не приду ему на помощь, мои же подданные восстанут против меня и свергнут меня с поста правителя. Этот человек поддерживал отношения с жителями моих государств, которые безгранично преданы ему, они умерщвляют плоть и отказываются от всего мирского. Он рассказывает им о бедах, которые мусульмане терпят от франков, и о том, как они страдают от убийств, рабства и грабежей. Затем он призывает этих людей помочь ему молитвами и воодушевлять простои народ присоединиться к джихаду. Каждый из них восседает в мечети в окружении своих друзей и последователей, там он читает им письма Нур эд-Дина, так что они проливают слезы, проклинают меня и призывают на мою голову Божью кару. Поэтому мне необходимо выполнить просьбу, с которой он ко мне обратился». Он подготовился к походу и выступил со всей армией, чтобы присоединиться к Нур эд-Дину.
Ибн аль-Асир
В это время на землях ислама каждый знал, что со смертью атабека его политика рухнет; эмиры вернулись в свои владения, где укрылись в ожидании дальнейших событий, солдаты возвратились домой. Пока султан не назначил нового атабека, который, возможно, сумел бы заставить признать свою власть, в Сиро-Палестинском государстве царила анархия.
Процесс деградации, однако, остановился, ибо Зенги удалось создать — и этот факт заслуживает особого внимания — ореол законности вокруг своего имени и привить эмирам понятие безоговорочной преданности. Этот рефлекс, которого прежде не существовало в мусульманской Сирии, сыграл свою роль, и ко власти пришли два сына Зенги: старший, Саиф эд-Дин Гази стал править в Мосуле, младший, Нуреддин Махмуд — в Алеппо.
Франкские князья Северной Сирии также попытались воспользоваться смертью атабека и ожидаемой анархией, чтобы поправить собственные дела. Раймунд де Пуатье, князь Антиохии, попытался напасть на Алеппо, но, столкнувшись с яростным отпором городского ополчения, отступил. Жослен, со своей стороны, тоже попытался вернуть потерянную столицу. «Он тотчас же отправил послание жителям Эдессы, большинство из которых составляли армяне, и пообещал им, что в условленный день он придет к ним» (Ибн аль-Асир). «Также в течение Джумады II (с 8 ноября по 6 декабря 1146 г.) стало известно, что сын Жослена, собрав франков из всех областей и войдя в соглашение с христианами, подошел к Эдессе. Он вступил в город и захватил в нем власть» (Ибн аль-Каланиси). Победа христиан была относительной: отсутствие осадных орудий делало бессмысленным нападение на цитадель. Франки, не торопясь, принялись строить их, но им не хватило времени, чтобы закончить работу. «Эмир Нуреддин, правитель Алеппо, возглавил армию; туркмены, как только заслышали об этом, присоединились к нему. Они скакали, отпустив поводья, продвигались вперед и днем, и ночью, и на рассвете, подбирая по дороге тех, кто подходил к ним со всех сторон, так что в конце концов собралось значительное войско числом в десять тысяч всадников; множество лошадей, изнуренных быстротой скачки, осталось на дороге. ...Подъехав к городу, мусульмане, обнажив сабли, пошли в атаку, и большое число армян и других христиан было убито; защитники укрылись в башне, называемой Водяной; там был и сын Жослена с двадцатью самыми храбрыми рыцарями. Мусульмане принялись вести подкоп; и быстрее, чем об этом можно рассказать, башня была взята. Сыну Жослена удалось ускользнуть и украдкой выбраться из города вместе со своими спутниками. Те, кто остались, были схвачены, и все эдесские христиане, попавшие в плен, были преданы мечу, в то время как плененные мусульмане были освобождены. Результатом грабежа стало большое количество денег, мебели и пленников, и все возрадовались этой победе, поскольку она развеяла печаль и замешательство; сердца, в которых некогда царили уныние и безволие, вновь наполнились отвагой. Мусульмане вернулись обратно в Алеппо и другие отдаленные области вместе с богатой добычей и пленниками» (Ибн аль-Каланиси).
Мы никогда не будем обращать достаточно внимания на важную роль добычи в средневековых войнах; Ибн аль-Асир рассказывает нам по этому поводу историю, связанную с взятием Эдессы: «После второго взятия Эдессы Нуреддин отправил своему наместнику в Мосуле среди прочих подарков одну рабыню. Как только она оказалась в его власти, он овладел ею. Затем он омылся, и, выходя из гарема, сказал своим приближенным: „Знаете ли вы, что со мной сегодня случилось? Когда мы взяли Эдессу вместе с Шедидом (мучеником — так называли умерших воинов джихада, — т. е. речь шла о Зенги), мне вместе с добычей досталась одна рабыня, чья красота очаровала меня. Мое сердце устремилось к ней, но в тот же миг прозвучал приказ именем Шедида вернуть всех рабов и все, что было захвачено. Поэтому я отпустил эту рабыню, хотя сердцем привязался к ней. Однако среди подарков, полученных от Нуреддина, оказалась именно она. Я поспешил овладеть ею, опасаясь, как бы мне не пришлось снова вернуть ее"». Добычу не только не возвращали, но и убивали всех жителей — христиан до последнего. Гордая столица франков, самый преуспевающий город Азии, отныне был мертвым городом! Началось беспощадное мусульманское завоевание. На место атабеков, «князей сабли», заступят турецкие султаны; они пронесут знамена джихада от Эдессы до Вены, совершив в соответствии с заветом Пророка эпопею, столь же фантастическую, как и та, что привела их от Великой китайской стены к Эдессе.
Образумив франков, Нуреддин стал готовиться к возобновлению с государством Дамаска борьбы за объединение, которую с таким упрямством вел Зенги. Долгая война между двумя мусульманскими государствами Сирии была неизбежна, тем более, что атабек Дамаска, узнав о смерти Зенги, поспешил осадить и захватить крепость Баальбека. Поэтому Дамаск должен был подвергнуться военному давлению, и завоеванное государство возвратилось бы в лоно сирийского ислама, управляемого Нуреддином. Так бы и произошло в самом скором времени, если бы Дамаск не соседствовал с военной державой, чьи интересы заключались именно в том, чтобы раздробить силы мусульманской Сирии. «Атабек Дамаска Му'ин ад-Дин вел политику опасного равновесия. Он выполнял условия договора, заключенного с королем Иерусалима, угрожая вторжением Нуреддина в случае, если франки нарушат перемирие. С другой стороны, он угрожал мусульманам обратиться за помощью к франкам, если давление со стороны Алеппо слишком сильно возрастет» (Ибн аль-Каланиси).
Нуреддин как раз возвращался из похода в Центральную Сирию, когда узнал, что многочисленная западная армия перешла Босфор: то шли рыцари второго крестового похода. Вернемся немного назад, чтобы рассказать, при каких обстоятельствах он начался.
После падения Эдессы крупнейшие политические лидеры франкской колонизации отправили посольство к папе с просьбой прислать подкрепление. Франкских посланников опередили представшие перед римской курией армяне из Киликии, которые ходатайствовали о предоставлении им военной помощи в борьбе с Византией. Снова проявлялась прежняя двойственность крестоносного движения. Что бы там не утверждали агиографы, простой люд на Западе совсем не взволновало известие о взятии Эдессы. Действительно, еще в Рождество 1145 г. король Франции Людовик VII подал мысль организовать военный поход, чтобы помочь латинянам, живущим за морем, но на его призыв никто не откликнулся. Понадобилось все пылкое красноречие Св. Бернара, чтобы начать набор воинов во Франции (выступление в Везеле, Пасха 1146) и в Германской империи (сейм в Шпейере, Рождество 1146). Поход, названный вторым крестовым, включал в себя две отдельные армии: французскую Людовика VII и немецкую (или императорскую) Конрада III. «Они направлялись к мусульманским землям, бросив клич по всем своим владениям, чтобы все поспешили отправиться в страну ислама; они оставляли свои земли и провинции пустыми, лишая их защитников и охранников, они уносили с собой все богатства и сокровища и увели безмерное количество людей, так что рассказывали, будто их число достигало миллиона пехотинцев и всадников или даже больше... Они захватили провинции, подчиняющиеся Константинополю, чей государь должен был начать с ними переговоры, заключить мир и выполнить их требования» (Ибн аль-Каланиси).
Крестовый поход продвигался все дальше. Германцы шли впереди, за ними на расстоянии нескольких дней пути двигались французы. Это были две национальные армии, каждая из которых вела за собой множество паломников: не было никакого контроля со стороны папы (на этот раз никто не выполнял роль Адемара Монтейского, легата первого похода), не было контроля командования; объединяла их лишь ненависть к византийцам (пропаганда нормандцев из Антиохии в Западной Европе принесла свои плоды) и явное желание «убивать мусульман». Это политическое легкомыслие приведет к тому, что катастрофы второго крестового похода будут следовать одна за другой.
Несмотря на предупреждения василевса, Конрад III желал идти по пути, проложенному первым крестоносным войском. Анатолийские турки разбили его при Дорилее: поражение германских воинов было практически полным; уцелеть смогла лишь небольшая часть конницы, которая обратилась в бегство и вернулась в Никею, где влилась в ряды французов. Поражение Конрада умерило пыл последних, и они продолжили путь по прибрежной дороге, которую по большей части контролировали византийские гарнизоны. Французов сильно изнурил зимний переход через горы Карий и Ликии, поэтому в Атталию (нынешнюю Анталию) они прибыли окончательно обессилившие. Было решено добраться до Леванта морем: Людовик VII и часть его рыцарей высадились в гавани Св. Симеона в марте 1148 г.; вернувшись обратно, флот перевез вторую часть рыцарей и верховных баронов; пехота и паломники продолжили путь пешком, но по дороге из Атталии в Антиохию их ряды поредели наполовину. «Правители соседних провинций и мусульманских пограничных районов, расположенных поблизости от пути франков, начали готовиться к обороне и призвали жителей к оружию, чтобы начать священную войну; они заняли проходы, через которые франки могли проникнуть на земли Ислама, и беспрестанно совершали нападения на отряды их авангарда. Количество убийств и нападений на франков множилось, так что часть из них погибла, а из-за недостатка пропитания, фуража, снабжения или их высокой цены, если они могли все это разыскать, им пришлось терпеть нужду, которая сильно сократила их численность, потому что многие умерли от голода или болезней» (Ибн аль-Каланиси).
Раймунд Антиохийский, со своей стороны, был решительно настроен использовать подкрепление, прибывшее в гавань Св. Симеона, чтобы восстановить пошатнувшееся положение франков в Северной Сирии. Войск Рай-мунда хватало только на то, чтобы совершать сезонные вылазки. Дабы защитить Антиохию, он уже не мог, как раньше, рассчитывать на Жослена II Эдесского, который пытался спасти остатки своего государства от общего разграбления, последовавшего за вторым взятием столицы. Падение Эдессы было лишь поводом для начала второго крестового похода: прибыв в Антиохию, франкские рыцари даже не стали серьезно рассматривать возможность вернуть утраченные территории; они не чувствовали необходимости направлять свои действия на ослабление давления, которое оказывал Нуреддин на княжество на Оронте.
Пребывание крестоносцев в Антиохии сопровождалось лихорадочными и бессвязными дискуссиями. Несмотря на настоятельные увещевания местных баронов, Людовик VII не желал прямо двинуться на Алеппо. Чтобы подвигнуть короля на решительные действия, князь Антиохии попытался использовать то влияние, которое он имел на королеву Франции, свою племянницу Алиенору Аквитанскую. Будучи подозрительным от природы, монарх был обеспокоен длительными и сердечными беседами своей жены с ее дядей, князем Антиохийским, и объявил, что прежде чем выступить в поход, он должен отправиться в Иерусалим и выполнить обет паломника. Забрав с собой молодую жену, Людовик VII покинул Антиохию, даже не попрощавшись с хозяином!
Королевские войска встретились в Палестине с другими уцелевшими воинами крестового похода: графом Тулузским и его провансальцами, а также Конрадом III, прибывшим в Акру на византийском корабле. Новые крестоносцы и франки, поселившиеся в Леванте, держали в Акре ассамблею, названную «советом крестоносцев» (24 июня 1148 г.). Они решили напасть на Дамаск. Политическая ошибка была налицо: поскольку ассамблея не считалась даже с самим существованием Нуреддина, ее участники решили напасть на основную цель политики Зенги. Эта грубейшая ошибка была непростительна, так как атабек Дамаска скрупулезно соблюдал заключаемые с франками соглашения, радуясь тому, что может использовать их военную силу, дабы расстроить планы зенгидов — сторонников единства. Дамаску пришлось пережить самую долгую за всю его историю осаду: «Франки направились к Дамаску, собрав все войска, всю храбрость и все оружие; они составляли большое войско, численностью, как говорили, около пятидесяти тысяч рыцарей и пехоты. Они взяли с собой поклажу, верблюдов и рогатый скот, который еще более увеличивал их массу. Когда они подошли к городу, мусульмане выступили им навстречу, и между двумя противниками завязалось сражение. Мусульмане Получили подкрепление в виде большого отряда солдат, состоящего из турок, городских ополченцев и добровольцев священной войны. Смерть опустошала их ряды, и неверные одержали верх над мусульманами благодаря своей многочисленности и лучшему снаряжению; таким образом, они получили в свое распоряжение источники воды, захватили фруктовые сады, стали там лагерем и дошли до такого места, куда прежде не доходила ни одна армия» (Ибн аль-Каланиси).
Франки принялись рубить деревья, чтобы возвести укрепления, и разрушили мосты. Жители Дамаска пошли в контрнаступление и нанесли большой урон противнику. Бой продолжался целый день. Затем противники вернулись на свои позиции; армия Дамаска провела ночь рядом с франками, жители остались наблюдать и нести дозор на стенах, ибо видели, что противник находится совсем рядом. Дамаск был взят в плотное кольцо, но яростное сопротивление, оказываемое жителями в первые дни, дало время подойти мусульманскому подкреплению: отрядам туркменов, крестьянам из Гуты и лучникам из Бекаа. Расположившиеся во фруктовых садах, франки были вынуждены отражать постоянные нападения, противостоять настоящей партизанской войне: «Неприятель оставался неуловимым, франки напрасно разрушали небольшие стены, рубили изгороди, они не видели, откуда приходили нападающие. Так были убиты и животные и люди, отставшие от своих попадали в засады, трупы были обезглавлены, а за головы, привезенные в Дамаск, доставлявшие окровавленные трофеи получали награду» (Н. Елисеев). Изнуренные подобными нападениями, франки, следуя совету палестинских баронов, покинули лагерь в садах и встали лагерем у юго-восточной стены города: это было еще одной ошибкой, ибо в июле месяце стояла невыносимая жара; фуража и воды катастрофически не хватало. Боевой дух христианских захватчиков резко упал: к тому же в начале каждый крупный феодал мечтал заполучить Дамаск в собственное владение, если поход увенчается успехом; во время осады они узнали, что три правителя — Балдуин III Иерусалимский, Людовик VII и Конрад III решили препоручить город графу Тьерри Фландрскому. Палестинские бароны оставили надежду увеличить собственные владения, а с ней и все старания. Атабек Дамаска воспользовался последствиями этого разочарования и заплатил феодалам, давно обосновавшимся в Леванте, двести тысяч динаров, которые, впрочем, впоследствии оказались плохой пробы. Скорый приход войск Алеппо окончательно открыл глаза латинским феодалам: их стремление разрушить государство Дамаска было как нельзя на руку Нуреддину. Продолжая игнорировать восточные реалии, Конрад III и Людовик VII желали продолжить осаду; оба правителя не принимали в расчет реально существующую опасность — нападение с тыла на христианскую армию войск зенгидов.
Однако, будучи вынуждены начать отступление, они осуждали «вероломство» палестинских баронов. Разница между умственным складом жителей Запада, временно приехавших на Восток, и феодалов, постоянно там живущих, будет все возрастать. Все чаще и чаще прибывшие с Запада будут презрительно называть христиан, обосновавшихся в Леванте, «пуленами» (т. е. жеребятами). В тот день, когда этот разрыв дойдет до крайней точки, франкские поселения, предоставленные сами себе, не смогут оказывать сопротивление мусульманскому завоеванию; они исчезнут в атмосфере почти всеобщего безразличия, царящей на христианском Востоке. В начале августа 1148г. крестоносцы, потеряв множество людей и боевого снаряжения, вернулись в Палестину; но самым ужасным была потеря из-за этого несчастного похода престижа: легенда о непобедимости франков канула в Лету!
Выжившие в этом печальном походе вернулись на Запад по морю. Когда последний крестоносец покинул государство Иерусалимское, король Иерусалимский обратился к атабеку Дамаска с просьбой вновь заключить перемирие (май 1149 г.).
Как только опасность второго крестового похода миновала, Нуреддин возобновил нападения. Его двумя ближайшими задачами было окончательно объединить Сирию путем присоединения к ней государства Дамаска и обеспечить стратегическую безопасность государству Алеппо. Не забывая о первой задаче, он направил все силы на выполнение второго пункта своей программы: основными ее жертвами станут христиане, обосновавшиеся на землях Антиохии, и уцелевшие поселенцы Эдессы, жившие на оставшихся клочках графства. Ему также нужно было сделать все возможное, чтобы остановить наступление сельджукского султана Икония, геополитическое положение которого вызывало у последнего желание начать вторжение в Северную Сирию.
Военные операции начались с победы князя Антиохийского, который внезапно напал на лагерь атабека, но последний успел вовремя скрыться. Он собрал все силы и в следующем году (битва при Инабе, 29 июня 1149 г.) одержал блестящую победу, положившую начало благоприятному для всех мусульман периоду: «Прибыв в место, называемое Инаб, Нур эд-Дин во главе своей армии пошел на врага — и Аллах даровал ему победу! Когда противники встретились лицом к лицу, неверные начали свою знаменитую атаку, а мусульмане с разных сторон разделились на множество отрядов; затем они тоже пошли в атаку, и схватка в поднявшихся клубах пыли стала всеобщей. Верх одержали сабли ислама; затем пыль осела, и вот Аллах — хвала Ему за это и слава! — даровал мусульманам победу над неверными, чьи покрытые пылью тела устлали землю, Бог отвернулся от них в сражении, так что лишь немногие смогли уцелеть. Небольшое число тех, кого на этот раз судьба хранила и кому страх придал крылья, смогли донести весть о поражении... Проклятый князь, их предводитель, был найден распростертым среди стражников и храбрых рыцарей; когда его опознали, ему отрубили голову и принесли ее Нур эд-Дину, щедро наградившему гонца. Этот проклятый человек был одним из храбрейших франков, прославившихся своей отвагой, необыкновенной силой, хитростью и высоким ростом; к тому же всем было известно о его властности, стремительности действий и склонности творить зло». Голова князя Раймунда Антиохийского была отправлена халифу. Феодальная верхушка княжества Антиохии была повержена. Не теряя времени, победитель осадил Антиохию, жемчужину Оронта. Поскольку город был слишком хорошо укреплен, чтобы его можно было взять только с помощью измены, Нуреддин вошел в сношения с зажиточными горожанами Антиохии, чтобы подкупить их: он обещал сохранить жизнь жителям, уважительно относиться к религии и не нарушать прав владения имуществом. Латинские горожане желали дождаться прихода подкрепления, с просьбой о котором они обратились в Иерусалим и Триполи: восточные христиане, напуганные участью, постигшей их собратьев из Эдессы, были готовы сдаться. Тем не менее, восторжествовала политика сопротивления, и атабек был вынужден отступить, получив при этом множество подарков и большую денежную дань.
Он легко оставил Антиохию, потому что силы сопротивляющейся Апамеи (Кала аль-Мудик), взятой в кольцо эмиром Хамы, были на исходе. Крепость была захвачена в конце июля 1149 г. Эта победа вынудила франков покинуть правый берег Оронта: отныне пути сообщения между Алеппо и Дамаском были недоступны разведывательным отрядам и разбойникам христиан. Захват области центрального Оронто пришелся как нельзя кстати, поскольку несколько дней спустя события, произошедшие в Дамаске, потребовали присутствия там повелителя Алеппо: умер Му'ин ад-Дин Анар, атабек Дамаска.
Нуреддин, собрав по пути основные гарнизоны, подступил к Дамаску, сообщив городу, что он продолжает священную войну, и попросил выслать ему в помощь конницу. Игра велась слишком грубо: Дамаск предупредил Иерусалим и обратился за военной помощью к христианам. Франки, занятые осадой Аскалона, смогли собрать лишь ничтожный отряд.
Из своего лагеря, расположенного поблизости от Дамаска, атабек написал раису города: «Стоя лагерем в этом месте, я не имею ни малейшего намерения ни вести с вами войну, ни осаждать вас. Меня толкнули на эти действия многочисленные жалобы мусульман, жителей Хаурана и кочующих арабов, ибо франки отобрали у крестьян их имущество и разлучили их с женами и детьми, и нет никого, кто бы защитил их. Учитывая ту силу, которой наделил меня Аллах — хвала Ему! — чтобы спасти мусульман и вести с многобожниками священную войну, учитывая то богатство и количество воинов, которые находятся в моем распоряжении, мне было бы непозволительно обойти их вниманием и отказать им в защите, тем паче что мне известно о вашей неспособности защищать и оборонять провинции, так же как и о вашей слабости, что вынудила вас обратиться за помощью в сражении со мной к франкам и отдать им имущество ваших бедных и несчастных подданных, которых вы преступно притесняете. Вот кто не угоден ни Всевышнему, ни мусульманину. Поэтому необходимо, чтобы вы выслали мне в помощь тысячу всадников, которых поведет в бой отважный полководец, чтобы освободить Аскалон и другие места». Вот каков был ответ на это послание: «Меня и тебя отныне разделяет только сабля. Франки придут нам на выручку, чтобы помочь нам защищаться, если ты нападешь или осадишь нас» (Ибн аль-Каланиси).
Получив это послание, атабек решил начать штурм, но его агенты и пропагандисты еще не сумели провести подрывную психологическую работу. Столкнувшись с решимостью городского ополчения оказывать сопротивление, Нуреддин не стал упорствовать, опасаясь бросить тень на свою репутацию набожного человека и предводителя джихада, и ограничился моральным удовлетворением.
Пока правитель Алеппо осаждал Антиохию, Апамею и Дамаск, другие соперники живо интересовались границами между Сирией и Анатолией. Восточные части графства Эдесского были захвачены артукидскими эмирами (принадлежащими к ветви, обосновавшейся в районе Гисн-Кайфы, нынешнего Гаснакейфа), а северные достались сельджукидам Анатолии. Вскоре и те и другие продолжили наступление на территории сирийских владений, т. е. в зависимости от успеха их войск, либо на земли атабека Алеппо, либо князя Антиохийского.
Граф Эдесский, несчастный Жослен II, удалившийся в свой замок Турбессель, отдал завоеванные Артукидами земли и заплатил за отступление сельджукского султана Икония, подарив ему двенадцать полных рыцарских доспехов, принеся большую дань и отпустив на свободу всех мусульманских пленников, находящихся в его власти. Подчинение латинянина Сельджукиду могло означать скорое анатолийское вторжение в Северную Сирию. Правитель Алеппо не мог вытерпеть столь бесцеремонного вмешательства во владение, которое считал своим. Поскольку он не хотел вести войну со своими собратьями по крови и по вере — анатолийскими турками, ему пришлось устранить повод вступления в войну.
Он призвал верховных вождей туркменских племен, живущих в регионе, и приказал им захватить графа Жослена живым или мертвым. Это им удалось, и в апреле 1150 г. граф был брошен в темницу неприступной крепости Алеппо. Его супруга попыталась защитить владение, но эта задача была ей не по силам: с севера нападали анатолийские турки, с востока — Артукиды, а с юга — Нуреддин. Оставалось последнее средство: с согласия всех крупных латинских феодалов Леванта графиня продала еще незанятые крепости Эдессы византийцам. Последние сочли этот момент вполне подходящим, чтобы вновь появиться в Северной Сирии. Христианское население — местные жители и латиняне — не согласилось с этой уступкой и ушло на латинские земли. Начался исход! «Было весьма печально видеть, как местные христиане забирали с собой женщин, девушек и детей; они покидали свои земли и дома, в которых впервые увидели свет. Эти люди оставляли свою страну, не надеясь вернуться и не зная, куда они отправятся жить. Исход сопровождался великим плачем и стенаниями. Это зрелище было столь тягостно, что у воинов, видевших уход людей, глаза были полны слез» (Гильом Тирский).
Византийские гарнизоны даже не стали пытаться оказывать сопротивление: они исчезли в водовороте турецкого нашествия. Нуреддин воспользовался этим, чтобы передвинуть свою границу к первым форпостам анатолийского плато. Византийский гарнизон Турбесселя, второй столицы бывшего графства Эдесского, сдался в июле 1151 г. Отныне существовало только три латинских крестоносных государства: Антиохия, Триполи и Иерусалим.
Франки частично компенсировали разрушительные последствия падения графства Эдесского, захватив после долгой осады и многочисленных перипетий крепость Аскалон; так исчез последний мусульманский анклав на побережье; от Александретты на севере до Газы на юге все побережье теперь находилось в руках христиан, а граница королевства была отодвинута к Аль-Аришу. Дорога на Египет была открыта, но палестинские феодалы не сразу увидели открывшиеся их амбициям перспективы. Напротив, недальновидная политика толкнула их усилить военное давление на Дамаск. Чтобы избежать присоединения к мусульманам, день ото дня становившегося все неотвратимее, правители Дамаска выполнили требования франков, столь многочисленные и категоричные, что можно было говорить о некоем протекторате Иерусалима над городом.
Для жителей Дамаска наглость франков скоро стала невыносимой, и они начали прислушиваться к аргументам агентов Нуреддина. Последним не надо было искать обвинения: они утверждали, что правители города предавали ислам, отказывались исполнять священный долг джихада и предпочитали Сунне многобожников. Каждый день зенгидская пропаганда давала все новые результаты: большинство представителей религиозной, военной и политической власти стали более или менее открытыми приверженцами власти Нуреддина. В апреле 1154 г. атабек начал наступление. Гарнизон, отошедший далеко от города, оставил его фактически беззащитным: «На стенах не было ни души: ни солдат, ни горожан, за исключением отряда турок, которым вменялось в обязанность охранять одну башню, число их было весьма незначительно. Один солдат устремился к крепостной стене, на вершине которой стояла женщина — иудейка, бросившая ему веревку; он воспользовался ею, чтобы взобраться наверх, поднялся по стене так, что никто его не заметил, за ним последовали несколько товарищей, которые подняли знамя, водрузили его на стену и принялись кричать: „О, победитель!" Войска Дамаска и жители не оказали сопротивления из-за той симпатии, с которой они относились к Нуреддину, его справедливости и доброму имени. Какой-то воин подбежал к Восточным воротам и разбил замок, так что ворота открылись; солдаты проникли в город и прошли по крупным улицам, так никого и не встретив на своем пути; ворота Фомы также были открыты, впустив войска. Затем в сопровождении свиты в город въехал Нуреддин, его появление сопровождалось ликованием всех — воинов и наемников, одержимых страхом голода и повышения цен, как и опасением, что их будут осаждать неверные франки» (Ибн аль-Каланиси).
Мусульманская Сирия объединилась! Мудрость властителя смогла завоевать народное признание: «Число молитв в честь Нуреддина возросло, как возросло и число восхвалений и благодарных молитв Аллаху за ту судьбу, которая была уготована жителям Дамаска. После этого были отменены налоги на торговлю фруктами, как и налоги, которыми облагался овощной рынок; по сему поводу был издан указ, зачитанный с кафедры после всеобщей молитвы в пятницу. Народ приветствовал подобное улучшение своего положения; все — горожане, крестьяне, женщины и поденщики — прилюдно вознесли молитвы к Всевышнему, дабы Он продлил дни Нур эд-Дина, умножил его победы и победы его знамен. И Аллах — хвала Ему — волен ниспослать в ответ на мольбы своих созданий милость и покровительство» (Ибн аль-Каланиси).